Журнал «Вокруг Света» №01 за 1986 год
Шрифт:
Когда познакомились с Кадыром и Базыргуль, выяснилось, что у Кадыра еще отец работал «на песках»...
Сели в небольшой побеленной мазанке, притулившейся к посадкам метрах в пятнадцати от железной дорога. Во дворе, в тени, плотно сгрудившиеся овцы. Базыргуль не ходила, а летала. Худенькая, все делала живо, все у нее в руках горело, успевала и чай подать, и горячие лепешки. Из-за двери высовывались чернявые ребячьи головы.
Одну за другой опустошали мы пиалы с зеленым чаем, вели неторопливую беседу, изредка перебиваемую точными и нужными репликами Меркулова.
— Пески, —
Постепенно начинаю представлять технологию выращивания посадок саксаула и способы защиты пути от песчаных заносов. Выясняю, что лучшие всходы саксаула и черкеза получают в январе. Потом сеянцы вывозят на перегон и там при помощи лесопосадочной машины или вручную — если техника не может пройти — закладывают полосы. Затем наступает время ухода за почвой и саженцами. «Живой заслон» не только закрепляет пески, но и предохраняет грунт полотна от выдувания ветром.
Применяют и механические защиты — нарезают специальными тракторными бороздорезами канавы и устанавливают в них щиты. Клеточные и линейные защиты делают из камыша, растущего в пойме Амударьи.
«Нарезают» также пескоулавливающие траншеи, которые не только задерживают песок, но и собирают влагу. Песок на дне канав увлажняется, создаются условия для роста кустарников.
Здесь пробуют закрепить пески и специальными вяжущими средствами, созданными на основе нефтепродуктов. Но Меркулов, Эгамбердыев, Бабаев считают, что какой бы вид защит не применялся, лишь тогда пески будут полностью остановлены, когда на них будет растительность.
Здесь же, в семье Бабаевых, я услышал от Меркулова о том, как в 1970 году начали реконструировать линию Чарджоу — Кунград, проходящую почти целиком среди сыпучих песков. Строили новые станции, прокладывали линии связи, расширяли полотно. Бульдозеры и экскаваторы полностью уничтожили пескозащиту на многих километрах. Потревоженные пески зашевелились и, ничем не удерживаемые, поползли на железную дорогу.
Тогда-то фарабские лесоводы за три года сумели сделать то, что в обычных условиях требует пятнадцати-двадцати лет.
За сезон управились с первой очередью противоаварийных работ, потом пошли «вглубь» и «вширь». К моему приезду уже ничего не напоминало здесь о ЧП.
Перед отъездом я снова побывал в Фарабе и познакомился с Саритой Ахмедовной Сучковой. Она руководит опытной пескоукрепительной станцией Всесоюзного научно-исследовательского института железнодорожного транспорта. Ей помогает старший инженер станции, энергичная — под стать своему мужу — Анна Алексеевна Меркулова.
— Фарабская дистанция — опытный полигон нескольких институтов, — словно на научном симпозиуме докладывает Сучкова, — А Зергерский питомник видели? — неожиданно спрашивает она.
— Да, — ответил я, — понимая, что она хочет услышать от меня восторженные слова об огромном гранатовом саде, винограде, который тоннами собирают лесоводы, арбузах, помидорах... И конечно же, о бесчисленных розах питомника.
...На обилие цветов я обратил внимание и в хозяйстве Дмитрия Васильевича Фирсова. Вдоволь побродив по снегозадерживающим лесополосам, мы возвращались пригородным поездом
Юго-Восточная — Среднеазиатская железные дороги
Л. Троицкий, инженер-путеец
Сокровище большого кургана
Внук ученого
Нашими соседями в Афинах была семья архитектора Георго. Жили они скромно. В большей комнате всю стену занимали стеллажи с книгами. Из мебели — низкий стол, диван, горка с посудой и пианино. На стенах — несколько пейзажей и рисунков карандашом — подарки друзей.
Еще студентом архитектурного факультета Георго стал приверженцем левых взглядов и в пору правления хунты вынужден был покинуть Грецию. В университете Милана он встретил девушку, влюбился, женился. В Грецию Марта и Георго вернулись уже с двумя дочками. Наши дети играли вместе. Языковых преград для них не существовало, они прекрасно понимали друг друга. Марта родилась в многодетной крестьянской семье на Сардинии, и в их доме царила атмосфера гостеприимства и шумного общежития.
На стеллажах, сделанных руками Георго, много было книг по архитектуре, стояло несколько романов, выделялся большой том работ В. И. Ленина. Но основное место занимали пожелтевшие издания на греческом.
Однажды я спросила Георго — о чем они? Он объяснил:
— Книги принадлежали моему деду, крупному археологу. Его звали Константинос Ромейос.
Вот так история: меня серьезно интересовали работы и судьба основоположника национальной археологии, я ищу сведения о Ромейосе, а рядом, оказалось, живет его семья. Мой интерес был, видимо, приятен Георго, и он несколько вечеров рассказывал мне о деде.
...Константинос родился в маленькой бедной деревеньке Вурвура на Пелопоннесе. Родители, простые крестьяне, отдали мальчика в школу, где его незаурядные способности заметили учителя.
По окончании школы юноша получил государственную стипендию и был отправлен в университет в Мюнхен.
Блестяще закончив университет, он получил направление на работу учителем в одну из деревень Македонии. Так начался его путь в науку — от сельского учителя до преподавателя Салоникского университета. Константинос А. Ромейос стал крупным этнографом, археологом, писателем. Лекции этого скромного человека, не обладавшего ни заметным голосом, ни ораторскими способностями, привлекали огромное количество студентов: послушать его курс приходили даже с других факультетов. В стенах университета Ромейос воспитал не одно поколение археологов.