Журнал «Вокруг Света» №02 за 1978 год
Шрифт:
Я вышел на улицу. Взблескивал синим снег. Над городом в морозном червонном воздухе, едва колеблемые ветерком, подымались столбы пара. Деревья тянули в небо посеребренные ветви, и на их концах, оплетенное мелким древесным узорочьем, горело малиновое студеное солнце.
Деревянно постукивая ногами, я подошел к мастерской. Подергал дверь. За ней послышались шаги, и она отворилась. На пороге в потоке света стоял человек в раскрытой на груди рубашке. Чуть напряженные плечи. Борода торчком. Взгляд исподлобья. Чувствую: пришел не вовремя, в минуту рабочей сосредоточенности, но мастер уже ведет в комнату. Меня обдало теплом, воздух словно струился от жара. Из маленькой каморки, где топилась муфельная печь, выглянул невысокий человек в больших дымчатых очках — Юрий Пресман. Тот, кто встретил
За перегородкой, в соседней комнате, звякает железо. Я заглядываю туда и вижу, как Юрий натирает мылом заостренный конец проволоки. Потом подходит к верстаку, где в тисках зажат небольшой металлический диск с отверстием посредине. Прищемив проволоку плоскогубцами, Юрий тянет ее на себя. Она подается и начинает медленно выползать наружу. Ее поверхность блестит свежим серебряным блеском, она похожа на луч, направленный мастеру в грудь...
Интересно, что сканное дело возникло куда раньше, чем волочение проволоки. Сканные вещицы, найденные в нашей стране при раскопках деревенских курганов IX—X веков, сделаны из кованой медной проволоки. Они увесисты и неуклюжи, и проволока в них толстая и неровная. Можно предполагать, что дальнейшая судьба сканного дела, его развитие во многом зависели от того, будет ли найден более удачный способ изготовления проволоки. С X века в русских землях начинают пользоваться волочильной доской. Это железная пластина с несколькими рядами конических глазков постепенно убывающей величины. Теперь, пропустив металлический стерженек через все глазки, получали круглую, ровную нить толщиной с человеческий волос. Выход был найден...
Юрий уже несколько раз менял волочила. С каждой протяжкой проволока заметно утончалась и прибавляла в длину. Подошел Валерий. Помусолив пальцами кончик проволоки, он немного подумал и сказал: «Хватит! Можно обжигать».
Проволоку сложили кольцами и посадили в муфельную печь. Там, разгораясь до белого каления, мельхиор утратит упругость: мягкая нитка надежнее скручивается в веревочку, ею удобнее выкладывать узоры. Через пять минут избела-красный моток вынули наружу и положили остывать. Но скань еще не готова. Ее ждет обкрутка: с помощью электромотора проволоку свивают в плотную рубчатую веревочку. Потом снова обжиг, снова обкрутка, и наконец ее кладут в раствор соляной кислоты, которая разъедает окалину и возвращает проволоке первоначальный серебряный блеск. Часть скани затем прокатывают на вальцах, откуда она выходит изящной ленточкой с рубчатыми краями и называется уже «гладь». Скань разной толщины, гладь и зернь — вот «краски» мастера, которыми он «рисует» свои композиции.
...Время приближалось к полудню. Заготовки были сделаны, и сканщики решили передохнуть. Мастера, блаженно щурясь, курили, дым едва приметно клубился в солнечном свете, заливавшем комнату. Говорили о том, о сем. Хорошо бы в мастерскую огранщика. Тогда и работать интересней будет, по задумке. В этом смысле на ювелирном заводе было лучше: все под рукой.
Большинство сканщиков, в том числе Юрий и Валерий, перешли в мастерскую с московских ювелирных заводов. Здесь им был присвоен шестой разряд, который дает право на творческую работу. Каждый месяц мастер представляет в художественный совет при Московском областном художественном фонде одно произведение — эталон, по которому после его утверждения он в течение месяца изготавливает серию в пятьдесят перстней.
При создании перстня «плясать», по выражению Валерия Гончарова, начинают от камня. Новый камень всегда незнакомец. Его природная красота, заключенная в цвете, глубине, очертаниях, мастеру покамест чужда. Понять камень, сделать его своим, ввести его в круг образов всего, что было увидено, пережито и перечувствовано, а потом переложить возникшее ощущение на язык узора оправы — это уже искусство... «Утро», «Осень», «Мимоза», «Тропинка», «Подснежник» — названия работ говорят, откуда черпает вдохновение мастер.
Язык скани имеет древнюю историю. В Киевскую Русь скань попадает в VIII—IX веках с востока и в течение нескольких столетий пышно расцветает на славянской почве. Мастера выделывают вещи из тончайших проволок, сажают на завитки узора микроскопические золотые цветы, кладут скань в несколько ярусов, создавая воздушный, легкий рисунок.
Но ремесло скани, как и многие другие ремесла, глохнет в век татаро-монгольского нашествия...
Сканное дело в его исконных центрах — Новгороде, Великом Устюге,
В Москве в XVII—XVIII веках славилась своими мастерами Серебряная палата. Братья Ивановы, Ларион Афанасьев, Лука Мымрин — их работы и сейчас можно видеть в Оружейной палате. В числе поделок московских мастеров были зеркало в сканной раме, принадлежавшее царице Софье, ножи и вилки с серебряными сканными черенками, которыми пользовалась сестра Петра I Наталья Алексеевна.
Немало прекрасных вещей было создано и на русском Севере. В 1840—1841 годах по России путешествует брауншвейгский профессор Блазиус. Посетив в Вологде сканных дел мастеров, он свидетельствует, что тамошние поделки: корзиночки, цветы, украшения — по тонкости и изяществу сравнимы разве что с изделиями итальянских филигранщиков. Похвала изрядная, если вспомнить, что в Италии филигрань существует еще со времен этрусков.
Сканное ремесло не поддается механизации, и то, что его выделили недавно в отдельное производство, открыло доступ ко многому из того, что было накоплено за века. Не случайно в мастерской мне сказали: «Мы здесь делаем настоящую русскую скань».
В мастерской стояла тишина. Прихватив моточек скани, ушел Валерий Гончаров. Юрий как бы в растерянности походил по комнате, присел к верстаку, снова встал, пошарил в ящике и выложил инструменты. Из круглой жестянки из-под леденцов достал несколько листков бумаги в клеточку и медленно, ревниво стал перебирать их. С листков смотрели пустоглазые расплющенные перстни: словно кто-то извлек из них камни, разъял посредине и раскатал валиком по бумаге. Это были оттиски с развертки эталона, которые мастера запасают впрок перед тем, как начать серию.
Юрий отобрал два отпечатка и положил их на верстак. Постоял над ними в нерешительности, не спеша разложил перед собой три моточка скани — вдруг сел и заработал увлеченно и споро. Откусывал ножницами сканину, прикладывал ее к рисунку и, уцепившись за конец круглогубыми щипчиками, выгибал. Ненужное отщелкивал, снова примерял по оттиску и, осмотрев очередную деталь, откладывал в сторону. Закончил примерку, затянулся сигаретой и выставил перед собой пузырек с клеем. Прошелся кисточкой по оттискам и, подцепляя кусочки скани пинцетом, понаклеил их на свои места — завиток к завитку, петелька к петельке. Бумажные перстни за несколько минут оделись металлом. Юрий потрогал приклеенное, промычал что-то одобрительное и, приложив листки к почернелой пластине, накрепко примотал их проволокой.
В мастерской становилось темнее. Юрий ближе придвинулся к верстаку, поправил очки. Промазал перстни бурой и густо засыпал их мелким серебряным припоем. Загорелась паяльная лампа. Юрий медленно занес ее под пластину, зажатую в тяжелом пинцете, и впился взглядом в то место, где под припоем рисовались очертания перстней. Бумага превратилась в пепел. Припой дрогнул, побледнел, неожиданно вспух белой пеной и пропал между алыми завитками скани. Юрий несколько обмяк, макнул пластину в банку с водой и после громкого «пшик», не торопясь, пропаял все соединения узора с лица, поднося к ним палочку припоя и пыша на нее огнем из горелки. После этого, уже сосем небрежно, обрезал проволоку, отколупнул развертки от пластины и, проведя ногтем по узору, удовлетворенно кивнул. Дальше дело пошло поистине стремительно: наложил развертки на ригель, согнул их, спаял дужки — получились перстни. Припаял сверху место камня — карст. Снова надел перстни на ригель, постучал по ним текстолитовым молоточком и опустил в кислоту. Потом серебристые перстни отчернят в уксуснокислом свинце и войлочной щеткой положат на них жары: кое-где обнажат блестящую поверхность мельхиора, придав ему сходство со старым серебром, и последним делом вставят камни. Закончив работу, Юрий снял очки, зажмурился, потер глаза. Увидев меня, улыбнулся и спросил: «Хотите из этой серии посмотреть готовые?» Я кивнул. Он выдвинул ящик, достал перстень и на вытянутой руке поднес его к окну. День кончался. Я увидел черные в изморози веточки, вытянутые ввысь — туда, где в последних лучах солнца холодно горел малиновым светом аметист.