Журнал «Вокруг Света» №02 за 1979 год
Шрифт:
Приходит март. Австралийская осень заявляет о себе ветром, который ночью посвистывает в щелях железных стен, погромыхивает крышей, гонит тучи красной пыли и разгоняет мух. У нас кончаются взрывчатка, карбид и деньги. Сыплющаяся со сводов шахты порода застревает в волосах, и вычесать ее не удается.
С неудачей приходит меланхолия.
Дела у нас действительно дрянь.
Пегер бросил мечту о «тойоте», на которой он хотел отправиться в джунгли Квинсленда на поиски китайского кладбища. Как повествует легенда, где-то в девственном лесу на севере похоронены десятки кули, которые в эпоху золотой лихорадки пришли искать золото, а нашли смерть. Добытое золото положили с ними, и кладбище стало огромной сокровищницей. Найти бы ее только! Не один искатель приключений принимался прочесывать джунгли, но всех превзошел некий чудак англичанин, который ищет таинственное кладбище уже двадцать лет. Как-то на него напали бандиты и попробовали под пыткой вытянуть из него все, что он знает; с тех пор он стреляет на любой шорох в кустах.
И у меня дела идут не лучшим образом. Я ведь намеревался собрать здесь материал для репортажа. А теперь, как и все прочие, целыми днями таращил глаза на кремнистый слой, а перед глазами прыгали рябые миражи радужных камешков. Ночью мне снились опалы. Ведь должно же повезти! Стоит только копнуть на правильном месте...
В предпоследний день я копал четырнадцать часов подряд, а на рассвете снова полез в шахту на пятнадцать часов. Яростно одержимый Андамукой, я ползал по старым, давно покинутым ходам и светил карбидкой на стены — не мелькнет ли искра? Сейчас, вот сейчас, я возьму нож, осторожно выковырну из стены зеленый, синий или красный глазок. И...
Диб-диб, позванивала кирка о кварц, и лихорадка постепенно успокаивалась, как поток, ушедший в болото. Вечером я собрал спальный мешок. На прощанье Брабенец дал Петеру десять долларов, чтобы тот мог начать в другом месте, а я получил в качестве талисмана опал. Память об Андамуке...
Сказочные находки для большинства диггеров остаются лишь легендой. Находки больших опалов ценой в тысячи долларов не окупают месяцы и годы труда. За это время при столь же скудной жизни и столь же длинном рабочем дне в бокситовых или медных шахтах можно заработать вдвое больше.
Пустыня предлагает однообразие, суровую, скудную жизнь и утомительный труд. Ближайшие деревья и цветы в сотнях миль отсюда, как и театры, телевизоры, красивая одежда, книги, в общем, все, что делает жизнь приятной. Каменистые равнины не знают чередования времен года и разнообразия красок, здесь лишь высохшие соляные озера, палящее желтое солнце, мухи и красная пыль от горизонта до горизонта.
Когда мы уходили, все было как в первый день. Всходило солнце, длинной пыльной равниной мы шли мимо лавок и открытого кинотеатра, мимо жестяной мэрии и жестяной церкви, мимо Такабокса, мимо Холма Спятивших и Нового Холма, все дальше и дальше, где жестяные домики становились все реже и реже, терялись в пустыне и наконец исчезали, закрывшись пыльной завесой от проехавшей машины...
Богуслав Шнайдер, чехословацкий журналист
Перевел с чешского В. Могилев
Мой медведь с Энмываама
— Звepь был огромным... — рассказывал охотник.
Разговор происходил на берегу реки Анадырь, неподалеку от старинного казачьего села Марково, в котором живал еще сам Семен Дежнев. Мы сидели на колхозной тоне, где шла разделка рыбы и на вешалах вялились янтарные балыки. Охотника звали Иван Максимович Перепелица. Рядом бегал черный вислоухий сеттер Синопс, из-за которого мы, собственно, и разговорились. — Медведей я видывал всяких, — не спеша выкладывал Перепелица. — За свою жизнь не одного взял. А тут опешил. Жутко стало. Огромный, да и все остальное вроде сходится: узкомордый, светлый. Ну, думаю, не иначе как тот, о котором Куваев писал «самый-самый большой!».
Не впервые мне доводилось слышать на Чукотке подобные рассказы. То следы «самого-самого» видели у северных берегов Чукотки, на речке Куэквунь, то в материковой части, за сотни километров от морских побережий.
Гипотезу о том, что самый большой медведь на земле, экземпляр которого (1200 килограммов) удалось добыть лишь однажды, в 1898 году близ Аляски, на острове Кадьяк, может существовать и сейчас в малоисследованных уголках Анадырского плоскогорья, выдвинул, как известно, писатель Олег Куваев в 1968 году. Припомнив, как в бытность своей работы геологом он слышал рассказы чукотских пастухов о светлом узкомордом звере, встречавшемся будто бы им в горах, опираясь на доводы бельгийского ученого Эйвельманса, который утверждал, что на земле есть еще незнакомые науке очень большие млекопитающие, и на легенды эскимосов, записанные канадским натуралистом Фарли Моуэтом, писатель сделал смелое предположение, что медведь-кадьяк вполне мог перекочевать на Аляску, оттуда на Чукотку и таится до сих пор где-нибудь в уединенных горах.
О поисках этого медведя в районе озера Эльгыгытгын он написал интереснейший рассказ (1 См. «Вокруг света» № 1, 2, 5 за 1968 год.). Однако за прошедшее десятилетие гипотеза не подтвердилась. В тех местах и в самом деле встречались очень большие медведи, но все они не шли ни в какое сравнение со светлым гигантом и науке были известны достаточно хорошо.
И вот вновь рассказ-подозрение о самом большом медведе!
— Со мной был пес, копия Синопса, родитель его, — продолжал Перепелица. — Я его из Владивостока привез. Хотел на уток приспособить, но он на все шел без разбору, уж очень рьяным охотником себя показал. Росомах ловить мне помогал. Медведя увидел — и. тут ни секунды не промедлил.
Стрелять бы мне надо — сеттер ведь не лайка. Но уж больно светлым мне этот медведь показался. Не белый ли?! Так я подумал. Белых-то стрелять запрещено. Вот и не рискнул...
— Ну а сеттер что? — нетерпеливо перебил я.
— А что сеттер? Рыцарь! Нет чтобы извернуться, схватить сзади за штаны, как шел — так и прыгнул на морду. Медведь и уложил его одним ударом. Постоял-постоял и обратно пошел. След прямехонько на север проложил. Будто компас какой его вел. Я потом следы промерил. Вот, в блокнот записал — 38—41 сантиметр каждый следок. Зверище!
И тут меня осенило. Конечно же, узкомордый светлый гигант страшило, которого видели чукотские пастухи, был не кем иным, как... белым медведем! Но... Однако именно это Куваев как раз и отрицал. На озере Эльгыгытгын геологи рассказывали ему, что их склады разоряет большой белый медведь. «Белый медведь здесь, за сотни километров от побережья? — размышлял Куваев. — Нет, не может быть. Что ему здесь делать?!» Это заблуждение, подумалось мне, было для тех лет вполне понятным. Тогда наши ученые только приступали к основательному изучению экологии белого медведя, жизнь которого во многом казалась загадкой. Но теперь-то хорошо известно, что белые медведи могут заходить и на тысячи километров в глубь материка, а их путешествия через Чукотку, хотя и нечасты, но довольно регулярны.
Весной звери заходят из Чукотского моря в Берингово и охотятся на тюленей. Нередко льдины приносят их к берегам Камчатки. И тогда белые медведи, словно держа в уме план-карту, отправляются напрямую через материк в свой родной Ледовитый океан.
Чаще всего люди встречают их в долинах рек — можно предположить, что хозяевам Арктики известно о существовании водоразделов, по которым легко попасть из долины одной реки в другую. Механизм ориентировки белых медведей для ученых все еще продолжает оставаться загадочным, но то, что зверю вполне под силу пересечь горный хребет, где нет привычной для него пищи, не вызывает сомнений. Медведь может идти по сто километров в день и неделями голодать.