Журнал «Вокруг Света» №03 за 1983 год
Шрифт:
— Смотрите, — мы вновь склонились над чертежом, — что напоминают очертания черноземной досыпки и этого вот внутреннего слоя из желтого лесса?..
Сергей помедлил, поразмышлял, а затем уж сказал:
— Антропоморфную стелу?
А Кубышев сразу же вспомнил рассмотренный перед этим второй кромлех из Великоалександровского кургана.
— Вот именно! Две человекоподобные фигуры. Притом внутренняя — мужская, а внешняя — женская.
— Понятно...— протянул Полин. Анатолий Иванович только руками развел.
— Ну и как же будет происходить возрождение? — продолжил Сергей.
— Справа от его головы — красный комок охры. На стенке гробницы красная же точка. Смотрите — они совместятся, если
— А почему «три четверти круга»? — поинтересовался Анатолий Иванович.
— Лето, осень, зима. А весной — рождение.
— Логично,— согласился Сергей.— Но есть слабое место: досыпка ведь земляная, могли при фиксации и ошибиться. Вот если б тут стоял кромлех, как в Великоалександровском.
— Между александровским кромлехом и Старосельской досыпкой можно типологически расположить аккерменьскую выкладку. Да и дольмены Кавказа...
В конце сезона 1981 года мы вновь оказались в местах Великой Могилы: на берегах Сиваша. Три-пять тысячелетий простояли курганы, память о жизни былой сберегая. И от нас, археологов, зависело — смогут ли люди эту память постичь. Ведь дело тут даже не в объектах раскопок. А в истории, корни которой в земле.
Шло время, углублялись траншеи, накапливались чертежи. И я начал понимать, что древнейшая — первая среди десятка последующих — насыпь хранит нечто из ряда вон выходящее. На общем плане раскопок проступили контуры оранты — женоподобной фигуры с воздетыми над головою руками!
И наступил последний день. Открылась центральная площадка на уровне древней поверхности, и три ямы при ней. Все это было изучено досконально, много раз черчено-перечерчено. И можно было бы уже не приходить, не тащиться пешком за десять километров от места нашего основного лагеря, да еще до рассвета. Но день был особый — осеннего равноденствия. И хотелось все увидеть своими глазами...
Знакомые, пропитанные предрассветным туманом дали показались мне необычными. На востоке — за Сивашем, над морем Азовским — туман розовел, наливался багрянцем, а уходящая ночь сворачивалась за горизонт, цепляясь за бесчисленные «островки» соленых болот. Восход приближался, менялись оттенки багрового, синего, голубого и серого. Древние, конечно же, полагали, что земля и небо поднялись из прогретых, взбитых волнами близлежащего моря соленых болот.
Я стал восточнее двух соседствующих ям на подкурганной площадке, оформленной в виде головы козла,— и тень перекрыла эти «глаза». Площадка, вероятно, символизировала созвездие Овна, которое в те времена — на рубеже III и II тысячелетий до нашей эры — достигало, наибольшей яркости в моменты весеннего и осеннего равноденствий. Я сверился с чертежами: восточная яма-глазница хранила останки вождя, а западная — принесенного в жертву во имя процветания народа.
Защитник и умножитель стад Пушан с козьей головой иногда — по «Ригведе» — был владыкой достатка, покровителем злаков (весна зачинает, а осень дарит изобилие); в качестве пастуха слыл знатоком счастливых путей (к летним кочевьям и зимним стоянкам); служил проводником по путям к другим мирам, вплоть до потустороннего. Вот он — его обращенное на север (к смерти — зиме) лицо, на дне третьей, огромной ямы-воронки. Сейчас оно запорошено пылью, покрыто принесенной ветром из степи соломой.
Все. Но прежде чем свернуть карту-миллиметровку и покинуть раскоп, я еще раз рассматриваю чертеж насыпи над площадкой — Пушаном. Пушан вместе с содержимым «глазниц» был перекрыт курганом-орантой. Вздутое чрево его сулило возрождение почившему и принесенному в жертву — в день стояния Овна над обращенной на юг головою оранты.
Когда же, в какие века должно было свершиться то мифическое возрождение? Ведь оранта, быть может, и есть отражение сохранившихся в течение многих веков (и даже тысячелетий) представлений древних об изначальной женской энергии, породившей Вселенную. Это представление, возможно, отразилось и в «Ригведе» в образе Адити («бесконечное, вечное») — матери всего сущего...
Юрий Шилов, кандидат исторических наук Фото Е. Жикулина
Символика древних курганов
Величественны и загадочны многочисленные курганы степей юга нашей страны. Недаром археологи называют их «земляными пирамидами». Если по размерам те и уступают более известным, каменным, то по времени
Три дня из жизни баслеров
Фаснахт знаменит кликами и ваггисами, гуггемуузигов пока еще одобряют не все, зато шницель-бангги и шиссдрагг-циигли быстро завоевывают популярность.
Эта фраза звучит для непосвященных полной абракадаброй, однако баслеры — жители Базеля — сочтут ее совершенно правильной (если, конечно, текст полностью перевести на базельский диалект немецкого языка) и во всех отношениях справедливой.
Фаснахт — это карнавал и... не просто карнавал.
Он приходится на ту пору, когда в большинстве стран Западной Европы проводы зимы уже неделю как отгремели. Но не только во временных различиях дело. Взять хотя бы сам термин. «Фаснахт» — слово явно немецкое, однако в немецком словаре его не найти. Там есть «фастнахт», что в буквальном смысле означает «ночь великого поста», а в общепринятом — «канун великого поста», «масленица», «карнавал». В названии своего праздника баслеры «потеряли» одну букву. Случайно ли это? Нет, не случайно. В Базеле — свой диалект, и жители города столь же упорны в привязанности к нему, как упорны они в соблюдении карнавальных традиций глубокой старины.