Журнал «Вокруг Света» №04 за 1960 год
Шрифт:
У сухого осинника, разделившего соседние болота узким перешейком, эвенк остановился и, опустившись на колено, стал разглядывать землю.
— Однако, Иннокентий, человек шел, — сказал он. — Ночью шел. Сильно спешил.
Иннокентий с высоты своего роста глядел на отпечатки ног. Вода, скопившаяся в следах, была еще мутна — свежие следы, ночные. Но и не утренние — чуть приметен белесый осадок.
— Может, кто из геологов? — спросил Иннокентий.
— Нет, парень, экспедиция в сапогах ходит, а человек в ичигах был.
Эвенк наморщил лоб, рассуждая вслух, кому это пришло в голову гулять ночью по болотам.
— Разве Василий Прокопьич возвращался с реки Чиркуо? Рано ему. Данила Андреевич с ним в тайге, — не его след. Данила старый, мелко шагает... Афанасий Прокопьев на Чиркуо рыбу неводил. Он, однако, Афанасий! Сильно спешил.
Иннокентий нагнулся, поднял несколько веток, сломанных ичигами. Странно! Афанасий бывалый человек, он не стал бы поднимать треска: тайга не любит торопливых и шумливых. Да и зачем Афанасию идти через болото ночью?
— Афанасий плохую весть понес, — сказал эвенк.
Он взглянул на восток. За сопками, за дальним острым гребешком сосен светился холодный край солнца.
— Афанасий к Наканно подходит.
Человек вышел на берег Нижней Тунгуски. Ватник его был порван. Видно, человек выдержал долгий путь. Он помедлил, глядя на открывшийся поселок. Наканно — «Стоящее на обрыве» — примостилось на самом краю черного траппового берега, отвесно падающего к воде. Бревенчатые дома светились в лучах солнца. Все три цветные полосы — черный берег, желтый ряд домов и голубое небо — лежали в реке, и небо плескалось у ног человека.
Человек отыскал в траве легкую берестянку и спустил ее на воду. Через четверть часа он уже шел в гору по песчаной улице и, поднявшись к пятистенке с синей вывеской «Отделение связи», сильно постучал в дверь рукояткой охотничьего ножа.
— Это я, Афанасий, мне срочно, — сказал он.
Ему открыли. Радист, он же почтальон, он же начальник отделения, бухгалтер и кассир, подал бланк телеграммы. Афанасий вывел всего несколько корявых букв. Радист взглянул на голубой листок и торопливо застучал ключом.
— Скоро придет телеграмма? — спросил Афанасий.
— Через час будет в аэропорту, — ответил связист, продолжая выбивать дробь.
— Так я пойду обратно, — сказал охотник. — Рыбу я там бросил, на реке-то.
II
Утро. Аэродром
Дом Касьяненко стоит на берегу Лены, на «узгорке», и глядит своими четырьмя окнами на широкую реку, на песчаный остров, где, окруженный водой, примостился старинный деревянный город Киренск. Дом у Касьяненко большой и шумный, и в самой большой комнате сыновья Касьяненко играют в аэродром. Настоящий аэродром находится рядом. Днем и ночью над крышей проносятся самолеты. К реву их моторов привыкли, он служит своеобразным барометром. Если слышен гул — значит погода хорошая.
И распорядок в семье подчинен ритму аэродромной жизни. В семь тридцать, надев кожаную куртку, Касьяненко-старший отправляется к своим вертолетам, и жена провожает его до калитки.
— На сколько? — спрашивает жена.
— Кто знает? — отвечает муж. У него певучий украинский говор. — Може, на денек, може. на недельку.
В это утро Касьяненко сказал, что его ожидает обычный трассовый полет на север. Он шел на аэродром по вытоптанной сапогами дорожке, пересекшей взлетную полосу, и прислушивался к басовым голосам моторов, проверяемых механиками.
К этому полю, промятому вдоль и поперек колесами самолетов и все-таки упрямо зеленому, пропахшему густым ароматом разнотравья, со всех уголков Восточной Сибири тянулись невидимые нити воздушных дорог: от северного Байкала, от эвенкийских таежных селений, от бодайбинских золотых приисков, от многочисленных «оперативных точек» — временных посадочных площадок кочующих геологоразведочных партий. Самолет был главным и универсальным видом транспорта в этих таежных местах, ставших плацдармом мощного промышленного наступления, размах которого особенно ощущался с началом семилетки. И пока еще не были проложены на склонах сопок шоссейные дороги и стальные рельсы не просекли леса, авиация снабжала жителей этих мест всем необходимым.
Киренский аэропорт вырос буквально на глазах, и старожилам показалось пророческим название городка, заложенного в давние времена первыми землепроходцами-казаками. Эвенкийское слово «киренгна» легло в основу этого названия, и означало оно «орлиное гнездо». Трудно было бы подобрать более точное по своей образности имя для северного сибирского городка.
В порту начинался рабочий день. Диспетчеры и радисты, отдежурившие ночь у своих аппаратов, сдавали смену напарникам, и те, отточив карандаши, продолжали вести на миллиметровке графики полета «чужих», транзитных, машин, идущих через Киренек, и вписывали в план-сводку номера «своих» самолетов, за которыми они обязаны были следить вплоть до их возвращения домой. Летчики заглядывали в комнату, где метеорологи вершили «дела небесной канцелярии», и озабоченно справлялись насчет облачности и ветерка. В отделе перевозок, в «хозяйстве» Павла Ивановича Згирского, человека, выбравшего самую хлопотливую специальность в летном деле, то и дело щелкал репродуктор селекторной связи и аэродромные службы предъявляли новые и новые требования:
— Павел Иванович, прибыла этнографическая экспедиция из Академии наук, просят разбросать их по эвенкийским селам.
— Павел, срочно машину в северобайкальскую тайгу, к геологам. Там какой-то медведь разорил склад, ребята голодают.
— Поступила заявка от колхоза, надо перевезти корову.
— Павел Иванович, дорогой мой, вы меня загрузили цыплятами, а чем я их кормить буду? Достаньте хоть пшена, что ли...
Шоферы выводили свои бензовозы из гаражей, и механики снимали покрытые росой чехлы с самолетов, готовых отправиться в дальние рейсы к изыскателям, работавшим у створа будущей Усть-Илимской ГЭС, к слюдянщикам Мамского района, золотодобытчикам Бодайбо.
В этот утренний час заместитель начальника авиаподразделения Науменко завершал обычный обход портовых служб. Науменко был доволен результатами проверки: огромный и сложный механизм, называвшийся аэропортом, действовал слаженно и четко. Как всегда, Науменко задержался в диспетчерской — центре «нервной системы» порта. Диспетчер местных воздушных линий, пожилой усатый грузин — как и большинство диспетчеров, он был в свое время пилотом и перешел «на землю» после того, как медики запретили ему летать, — протянул начальнику сводку, в которой были отмечены рейсы и пункты назначения киренских машин.