Журнал «Вокруг Света» №04 за 1979 год
Шрифт:
— Те двое, справа, действительно скончались,— сказал Ралаймунгу.
— Только средний,— возразил знахарь, вдруг перейдя на французский. — Сделай лежащему слева укол, если есть что-нибудь стимулирующее работу сердца. Об остальном не беспокойся.
Пока Лиуна бегал за докторским саквояжем, знахарь приказал своим помощникам расстелить вторую шкуру и принялся за юношу, которого Ралаймунгу счел мертвым. Он начал с того, что положил ему на грудь большую плоскую раковину, наполненную каким-то красным порошком, и поджег ею. Едкий желтый дым почти тотчас же окутал и знахаря, и его пациента, но, подойдя
— Сделай укол и второму, — попросил знахарь опять по-французски и, убрав раковину, начал сильно мять живот больному, втирая в кожу какую-то вязкую прозрачную мазь.
Вдруг он прекратил массаж и вновь приложил два пальца к вискам больного.
— Ралаймунгу,— с тревогой в голосе позвал он. — Сердце сдает. Ему бы продержаться еще с полчаса, пока я вызову рвоту.
— Сделаю еще один укол,— массируя парню грудную клетку, подтвердил Ралаймунгу. — Больше ничем не поможешь.
— Вспрысни камфару, ничего больше не надо,— махнул рукой знахарь. — Другие лекарства только помешают мне. Э-э, если бы его принесли первым... А сейчас я слишком устал...
— Попробуй все-таки, — сказал Ралаймунгу.
— Да, ничего не остается, — вздохнул знахарь и, перейдя с французского на мальгашский, властно приказал: — Все — десять шагов назад! И ни звука, ни вздоха. Тот, кто скажет слово, станет убийцей больного.
Покорно и беззвучно толпа отступила назад. Помощники знахаря стали делать промывание желудка, а сам он ушел в соседнюю хижину и вышел оттуда минут через десять — в дамбе, обернутой вокруг бедер. Белая повязка туго перетягивала его лоб.
— Хадридридридндрна! — воскликнул он.
Толпа, и без того хранившая молчание, замерла. Было видно, как люди сдерживают дыхание и боятся даже шелохнуться.
Знахарь проверил биение пульса на висках у юноши, взял его руки в свои и замер. Шесть, семь минут... Знахарь освобождает свои руки и, впившись взглядом в закрытые глаза юноши, начинает двигать пальцами перед его лицом. Восемь, десять минут... Пальцы двигаются в разных направлениях, иногда знахарь меняет положение рук, но при этом видно, что он все время пытается удержать кисти под одним углом к голове больного. Десять минут... Знахарь вскакивает, с силой ударяет юношу в область сердца, громовым голосом выкрикивает несколько фраз и вновь садится на корточки перед больным.
Глаза его широко раскрыты, мускулы лица напряжены до предела, и крупные капли пота, катящиеся по лбу, все чаще и чаще падают на неподвижное тело умирающего. Четырнадцать, пятнадцать минут... Удар по сердцу, властный окрик, и вновь напряженное волевое усилие. Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать минут... Удар, окрик. Девятнадцать, двадцать... Теперь удары следуют все чаще и чаще, а окрики делаются все более громкими и яростными. Я еле сдерживаюсь, чтобы не спросить Ралаймунгу, что означают выкрикиваемые слова.
Тридцать четыре, тридцать пять минут... Знахарь выкрикивает новое слово, и первая конвульсия пробегает по телу юноши. Знахаря
— Все, — говорит доктор Ралаймунгу. — Теперь знахарь не даст ему умереть. А я вне больницы, без необходимых лекарств и приспособлений — здесь, под баобабами, этого сделать не смог бы.
Помощники знахаря прилаживают рог ко рту больного, промывают кишечник и поджигают какой-то порошок, которым принимаются окуривать юношу. Он даже слегка улыбается им.
Знахарь, сорвав повязку с головы, вытирает ею пот и устало идет к хижине.
— Пусть отдохнет, — говорит Ралаймунгу. — А ты, Лиуна, приготовь-ка лучше обед в машине. Когда знахарь отдохнет, пригласим его перекусить.
— Что же все-таки случилось в деревне? — спрашиваю Ралаймунгу.
— Отравились, значит, на пастбище девять мужчин, которые присматривали за скотом. Узнав об этом, местный колдун-мпамарика, которого все здесь недолюбливают, заявил, что в ночь перед тем, как случилось несчастье, он встретил под деревом хелу, которые сказали ему: «Род, к которому принадлежат отравившиеся мужчины, должен покинуть деревню».
— А ему-то это зачем?
— Прямой смысл. Живут в Амбатубе всего два рода: тот, который постигло несчастье, и тот, к которому принадлежит сам мпамарика. Пастбища здесь небогатые, водопоев мало. Поэтому избавиться от доброй половины населения деревни и заполучить их земли остающемуся роду — прямой резон...
— Неужели они уйдут?
— В хелу здесь верят, их боятся, и похоже на то, что половина деревни готовится сняться с места.
— В чем же тогда будет заключаться миссия омбиаси? И кто попросил его уладить дело?
— Обо всем происшедшем узнали местные власти, которые хотят помешать переселению. Когда речь идет о хелу, применять административные меры они не считают возможным. Поэтому и обратились к авторитетному омбиаси. Ну а что он придумает, спросим у него.
Тромба
Однако знахарь оказался немногословным и за обедом лишь обронил: «Вечером проведем тромбу». Он съел две банки консервированного компота, сказал, что ни пить пиво, ни есть мясо ему сегодня нельзя, загадочной улыбкой ответил на предположение доктора о том, что отравление мясом, возможно, совсем не случайно, если принять во внимание стремление местного колдуна отдать своему роду все водопои и пастбища. «Я очень устал и должен отдохнуть перед тромбой», — сказал он, и, поблагодарив, удалился.
Прилегли отдохнуть в машине и мы.
Тромба?.. Несколько раз я встречал в литературе и слышал в разговоре с мальгашами этот термин, который по своему значению скорее всего близок к понятию «коллективный транс», «массовая истерия». В анналах истории острова разбросаны многочисленные свидетельства самых разнообразных проявлений тромбы, отмечавшихся у многих мальгашских племен, а вне Мадагаскара известных лишь у индонезийцев. Обычно тромба — это спиритический сеанс на мальгашский манер, во время которого оккультных дел мастер «общается» на виду у всех соплеменников с кем-нибудь из знатных предков.