Журнал «Вокруг Света» №04 за 1989 год

Вокруг Света

Ситуация осложнилась тем, что через деревню должно было пройти Панамериканское шоссе. В 1977 году сюда доставили первый бульдозер. Изоляции деревни пришел конец. У населения появилась возможность сбывать добытых черепах и яйца на сторону. Появились и новые пришлые браконьеры. Пока Клиффтон метил самок черепах в одном месте, злоумышленники орудовали в другом. В 1979 году к Клиффтону прибыл помощник-фотограф, а мексиканское правительство прислало в деревню небольшой отряд военных моряков, которому надлежало нести охрану морских черепах. Но браконьерство продолжалось.

«Однажды вечером,— вспоминает на страницах журнала «Интернэшнл уайлдлайд» Клиффтон,— я и фотограф выехали в море на лодке, чтобы пометить черепах. В брачный период поймать черепаху

ничего не стоит. Вдруг мы увидели лодку и немедля поплыли к ней, не заметив, как появилась вторая. В обеих сидели вооруженные браконьеры. Они стали грозить мне оружием. Пришлось ретироваться. Так из преследователей мы превратились в преследуемых». А через несколько дней после этого случая дом, где жил Клиффтон, был обстрелян.

В другой раз Ким увидел, как в грузовик загружают отловленных черепах. Он немедленно отправился за военными моряками. В крытом кузове было обнаружено 140 живых черепах. Такой груз стоил более 40 тысяч долларов. Грузовик конфисковали, а черепах выпустили в море. По закону браконьерам за ловлю черепах и разорение гнезд грозит двухгодичное заключение, но в действительности редко кто из них попадает на скамью подсудимых.

После того как мексиканское правительство стало выдавать индейцам Маруаты определенные субсидии и официально разрешило отлавливать ежемесячно по 250 черепах-самцов с сентября по декабрь, взаимоотношения Клиффтона с индейцами заметно улучшились.

«Если вы окажете этим людям хотя бы небольшую помощь, достаточную, чтобы сводить концы с концами, они будут работать с вами, а не против вас»,— объясняет Клиффтон. Ким не раз рассказывал местным жителям о том, какую ценность представляют собой зеленые черепахи и как важно восстановить их былую численность. Постепенно индейцы деревни Маруата из врагов превратились в его помощников.

По материалам зарубежной печати подготовил Е. Солдаткин

Инисмей. Царь сарматов

В конце октября 1984 года директору Института археологии АН УССР позвонил начальник экспедиции Винницкого краеведческого музея Борис Иванович Лобай. Он сообщил, что обнаружены богатые сарматские захоронения, а золотые изделия требуют срочной консервации прямо в поле, и попросил прислать реставратора и специалиста по сарматам.

Спешка, однако, объяснялась не только найденным золотом. Дело в том, что сарматы — ираноязычные кочевники, обитавшие с III .века до нашей эры по начало IV века нашей эры в степях от Урала до Дуная и оттеснившие с территории современной Украины скифов,— до сих пор во многом остаются загадкой. И если на Волге, Дону и Кубани их погребения исчисляются тысячами, то в наших степях они более редки. И уж совсем единичны у нас захоронения знати.

Два самых богатых из сарматских погребений Украины — Соколова Могила на Южном Буге и Ногайчинский курган в Крыму — были исследованы в 1974 году. И вот ровно через десять лет — опять захоронения знати, целых три — у Михайловки в Одесской области, Чугуно-Крепинки в Донбассе и здесь, в Порогах.

Первым, кого я увидел на раскопе, был солдат с автоматом — охрана. Навстречу нам вышли сотрудники экспедиции, мы едва поздоровались и поспешили к центру раскопа, где виднелась обширная яма, огороженная веревками.

Погребение было совершено в катакомбе — подземной камере, выкопанной в стене входной ямы. Вход в нее был заложен камнями. Свод камеры обрушился еще в древности, и потому камеру вскрыли сверху. У стены, ближе к углу, стоял деревянный саркофаг. Стенки его истлели, осталась лишь одна поперечная, в головах. В центре ее было вырезано круглое отверстие, закрытое деревянной пробкой. На дне саркофага лежал скелет воина. По грациальным костям черепа и конечностей можно было сразу определить, что этот сармат был строен и красив. На дне

саркофага виднелись остатки кожаной одежды ярко-красного тона, и на фоне их на груди и руках пронзительно поблескивали золотые трубочки, которыми была расшита одежда. У плеча лежала массивная золотая гривна — шейный обруч из двух перевитых проволок, оканчивающихся удивительными по выразительности головками лошадей, упирающимися в ажурное кольцо-замок. Горбоносые морды, тяжелые скулы и стоячие гривы передавали облик степной лошади. Длинные, прижатые к массивному затылку уши были инкрустированы голубовато-зеленой бирюзой, так хорошо смотрящейся на теплом фоне золота, а посреди молочно-белого яблока «сорочьего» глаза лошади на меня злобно и недоверчиво глядел карий зрачок. Длина головок животных была не более пяти сантиметров, а диаметр глаза — всего пять миллиметров.

Такая же тяжелая горбоносая морда, костистые ноги и мускулистый круп степняка предстают в виде ручки невысокого серебряного кубка. Вся фигурка величиной не более спичечного коробка. Поистине «враг, сильный конем», как писал о сарматах Овидий!

Похороненный здесь сарматский воин носил на левой руке массивный золотой браслет с расширяющимися концами. А на правой — для меня что-то совершенно новое — плоскую золотую пластинку, покрытую орнаментом. Сейчас она лежала под локтевой костью у запястья. Мы не сразу догадались, что украшение это — щиток, прикрывавший кисть от удара тетивой лука, но, так сказать, парадный вариант. Такие щитки на древнеиранском языке назывались «гастагна». Значит, покойный был левша! Только левша держит лук в правой руке.

Кафтан, расшитый золотом, был застегнут на груди двумя серебряными фибулами — прототипами современной булавки. В то время фибулы были очень модны, типы их часто менялись, хорошо изучены, и для археолога фибула — неоценимый датирующий материал. Так и эти сразу подсказали нам дату захоронения — последняя четверть I века нашей эры.

Наиболее впечатляющими находками были два пояса. От них сохранились маленькие фрагменты кожи и металлические детали — гарнитура. Один из поясов, из красной кожи, подпоясывал кафтан. С двух сторон на нем были закреплены узкие золотые пластинки со знаком (о нем мы поговорим позднее), а застегивался он двумя массивными мастерски изготовленными круглыми пряжками. Железная основа каждой пряжки была обтянута золотой пластиной, на которой изображена схватка двух грифонов — мифических крылатых существ с головой дракона и телом льва. Расположив фигуры грифонов по кругу, древний ювелир изобразил их вцепившимися зубами друг другу в круп и терзающими противника когтями передних лап. Головы и крылья чудовищ помещались в середине композиции. Особенно тонко были проработаны зубы, глаза, когти, оперение, мускулы, подчеркнутые вставками из бирюзы и голубой пасты.

Чуть ниже талии воина лежали бляхи другого пояса, портупейного, который носили на бедрах. Он был из кожи зеленого цвета с золотыми пряжками, к которым пристегивался меч. По стилю и исполнению он похож на те, что были найдены в некрополе Тилля-Тепе в Афганистане. По обе стороны от пряжек были приклепаны две золотые бляшки в виде цветка лотоса, от них вниз свисали ремешки с золотыми наконечниками. И бляшки, и наконечники инкрустированы голубой пастой, а на одном из них находился уже знакомый по первому поясу знак. На пряжках изображена в высоком ажурном рельефе, несомненно, сцена из героического эпоса: мужчина с мускулистым торсом держит за задние лапы двух грифонов, терзающих третьего. Тела их расположены по краю рамки пряжки, а центре — пантера. Прищуренные глаза и хищный оскал зверя, шея напряжена, уши злобно прижаты — все это как-то не вяжется с торжественным и даже бесстрастным выражением лица человека. У него отчетливо монголоидные черты, небольшой завиток волос на затылке, широкий приплюснутый нос, несколько отсутствующая улыбка — типичный восточный божок.