Журнал «Вокруг Света» №05 за 1984 год
Шрифт:
За плечами была большая траловая съемка со всеми присущими ей «удовольствиями»: 18—20-часовым рабочим днем, натруженными спинами, исколотыми, изрезанными руками, на которых образовались специфические мозоли от слизи рыб и кальмаров; тысячами промеренных рыб, кальмаров и креветок; заполнениями траловых карточек, бланков биоанализов, массовых промеров и так далее и тому подобное...
Я скинул рубашку, улегся грудью на леера и бездумно уставился на море. Вдруг в воде мелькнула какая-то тень. Я вгляделся и узнал красавицу корифену. Лобастая, изящная, сверкающая пронзительной голубизной спины и на виражах — золотом плавников и брюха, она плавно скользила вдоль борта, не делая для этого, казалось, никаких усилий.
Кто-то подошел сзади, постоял рядом и вдруг заявил, показывая на корифену: «О! Прилипала появилась! Значит, должны быть мероу!»
От нелепости этого высказывания и безапелляционности тона я потерял дар речи и мог только, хлопая глазами, молча смотреть на подошедшего.
Это надо же додуматься! Королеву эпипелагиали (так по-научному называются верхние слои океанской толщи) — золотую корифену — обозвал прилипалой да свалил в эту же кучу и мероу!
Наверное, надо пояснить, в чем тут дело. Корифена — это крупный и прожорливый хищник, охотник за летучими рыбами, одна из красивейших рыб, каких я видел. У нее узкое, высокое тело. Голова спереди сплющена с боков и образует эдакий аристократический лоб, придающий рыбе — в сочетании с низко расположенным, как бы недовольно поджатым ртом — надменный вид.
Мероу, напротив, обитает не в верхних слоях, а вблизи дна, на глубинах не более ста-двухсот метров. Это рыба из семейства каменных окуней, и действительно она напоминает карикатурно увеличенного речного окуня коричневого, оливкового и серого цветов. Мероу из рода промикропс может достигать размеров, сравнимых с размерами человеческого тела.
Эти рыбы, на мой взгляд, совершенно противоположны: она — стройная, изящная аристократка; он — этакий пузатый вахлак, неуклюжий, с огромной пастью. Она — обладательница темного, жесткого мяса, годного лишь на котлеты, он — поставщик нежного, белого мяса, лучше которого не найдешь для ухи или строганины.
Третий герой — прилипала. Эта рыба названа так из-за своего первого спинного плавника, превратившегося в огромную эллиптическую присоску, что занимает всю верхнюю часть головы. По бокам присоски два злющих глаза, а рот в виде узкой щели опоясывает ее с боков и спереди. Тело заметно сужается к хвосту, что делает рыбу похожей на исполинского головастика, но в целом она имеет заостренно-обтекаемую форму. Еще бы! Рыба, присасываясь к коже крупных акул, дельфинов, должна оказывать минимальное сопротивление потоку воды.
Есть виды прилипал, окончательно перешедшие к нахлебничеству — или комменсализму, как называют это явление ученые. Мы ловили рыб-мечей, у которых в пасти неизменно обнаруживали небольших, почти бесцветных прилипал, присосавшихся к нёбу рыбы-хозяина. Вот уж воистину и стол и дом!
Теперь, надеюсь, понятна вся нелепость фразы, объединившей корифену, прилипалу и мероу.
С тех пор мои коллеги обыгрывали ее каждый день. Как попадется в трал мероу, кто-нибудь обязательно воскликнет: «О! Уже мероу появился! А где же прилипала?»
Но с какого-то момента прилипалы стали появляться буквально в каждом улове! Я начал задумываться. Здесь была какая-то загадка: крупных акул в уловах нет, а прилипалы хоть раз в день, да попадутся.
Все разрешилось неожиданно, во время очередного рандеву с нашими коллегами. Суда лежали в дрейфе в одном-двух кабельтовых друг от друга. Я вышел на бак. Кто-то, пользуясь случаем, привязал к леерам снасть на акулу. Я обнаружил это случайно, перегнувшись через леера, чтобы полюбопытствовать, насколько сильно мы обросли за полгода. Леска косо уходила в воду, исчезая в глубине. Я совершенно автоматически потянул снасть и почувствовал, что ее кто-то подергивает. Попытавшись подсечь, начал подбирать леску, вглядываясь в воду... Вот из зеленоватой мглы, медленно крутясь, появилась крупная ставрида, насаженная на здоровенный крючок, а за ней неотступно следовали какие-то серые тени, теребившие наживку. Они не оставляли ее до самой поверхности, а самая настырная даже висела на хвосте ставриды, когда та была уже в воздухе.
Ба! Знакомые все лица! Да это ведь прилипала того же вида, что каждый день попадался в трал! Я сбегал за другой удочкой, с крючком поменьше и леской потоньше, насадил на крючок кусок ставриды и забросил. Из мглы под корпусом судна метнулись несколько теней. Одна из них схватила приманку, я подсек, и через минуту прилипала уже билась на палубе. Еще заброс. Вокруг крючка началась свалка, которая завершилась тем, что еще одна прилипала вознеслась на палубу. Рядом со мной появились другие любители ловли, и скоро больше десятка прилипал шлепали хвостами по палубе, а стая их под корпусом словно и не уменьшилась.
Жадность прилипал доходила до неприличия! Одна из них, сорвавшись, шлепнулась с пятиметровой высоты в воду, тут же метнулась к наживке, схватила ее и опять вознеслась. Тут я увидел, как новая стая прилипал скользнула под корпус со стороны соседнего судна, и мне все стало ясно!
Ведь наши коллеги весь рейс занимались изучением крупных пелагических хищников, для чего использовали крючковые снасти — яруса. На тысячи крючков этих снастей попадались рыбы-парусники, рыбы-мечи и — во множестве — акулы. В результате сотни, а может быть, и тысячи прилипал «осиротели», и многие из них присосались к днищу судна наших коллег.
У нас же в уловах прилипалы появились именно после той встречи, о которой я рассказал в начале этой главы,— мы потом специально проверили по траловым карточкам. Вероятно, тогда часть нахлебниц перебралась к нам и с тех пор следовала за судном. Камбуз предоставлял им четырехразовое питание в виде объедков, а днище судна — бесплатный проезд. И самые любопытные рыбы хоть раз в день, да попадались в трал, порождая новые шутки, где фигурировали корифена и мероу. А уж эти-то здесь вовсе были ни при чем!
«Тунцы!»
Как-то мы работали у берегов Мавритании, в районе мыса Кап-Блан. Были времена, когда здесь собирались сотни промысловых судов из разных стран. Ночью выйдешь на палубу — кругом огни, огни... Словно звездное небо, спасаясь от жары, решило окунуться в океан.
Однажды ночью распахнулась дверь моей каюты и кто-то громким шепотом прокричал:
— Николаич! Спишь? Удочку дай! Тунцы!
Сначала я рассердился — отдыхаю ведь! — потом все-таки не вытерпел, вытащил из-под стола кусок фанеры с намотанной на него леской и поплелся на палубу.