Журнал «Вокруг Света» №05 за 1985 год
Шрифт:
Я ждал своих, но они не приходили, очевидно, выстрел был настолько слабым, что его никто не расслышал. Уйти из комнаты я не решался, так как это могло быть истолковано немцами как трусость. Не хотел давать им повода так думать, хотя нервы мои были напряжены до предела.
Обер-лейтенант уселся снова на свое прежнее место, достал фотографии и долго рассматривал их; потом спрятал в карман, достал пистолет и выстрелил себе в висок.
Через несколько минут вошли переводчик и старшина Ермоленко. Я приказал старшине найти майора Керницкого, а переводчику осмотреть документы самоубийцы.
Обер-лейтенант Вольф служил, по документам, сотрудником в аппарате военного атташе в Венгрии. Фотографии же были жены и дочерей.
Вскоре в комнату вошли старшина и майор Керницкий. Я рассказал ему, что произошло. Приближалось
В это время к генералу подошел стройный, подтянутый капитан, попрощался с ним, отошел на свое место, достал пистолет, выстрелил себе в подбородок и медленно упал на пол. То же самое сделал майор. (Как потом было установлено, это были офицеры штаба моторизованной дивизии.) Я чувствовал, что больше не могу оставаться в этой комнате... Подойдя к генералу, попросил его привести офицеров в порядок и построить их для проверки, а сам вышел из комнаты. Кружилась голова, тошнило, хотелось пить. Я остановился и позвал старшину Ермоленко. И тут слева от себя, на расстоянии тридцати метров я увидел немецкого офицера, он целился в меня фаустпатроном. Я быстро попятился, зацепился ногами за станину динамо-машины и упал на спину. В этот момент в пятнадцати метрах от меня взорвался фаустпатрон. Я оказался прикрытым ротором и все же был слегка ранен небольшим осколком в правое колено. Услышав взрыв, прибежал старшина Ермоленко, а недалеко от меня оказался разведчик разведроты сержант Иван Васильевич Шевченко, они застрелили фашиста, так как сдаться в плен тот отказался.
Я поднялся и тут же заметил, как ко мне бежали майоры Евстратов и Мыльцев, вышли из комнаты Керницкий с моим переводчиком и генерал Раух со своим адъютантом.
Обстановка накалялась. Может случиться так, что немецкие офицеры откажутся сдаться в плен и откроют стрельбу...
Я приказал командиру разведроты капитану Рожкову усилить охрану здания снаружи, а десять разведчиков расположить на этом этаже. Майору Керницкому совместно с генералом Раухом приказал вызывать по одному офицеру и вместе с майором Мыльцевым проверить офицеров и изъять оружие.
Майор Евстратов всех генералов и офицеров распределил по машинам. Для движения колонна была построена следующим образом: впереди — мотоцикл с нашим и немецким офицерами и мой переводчик; затем — легковая машина, где ехали водитель-немец, я, генерал Раух, его адъютант и немецкий полковник. Всего было 12 автомашин и два автобуса. Ровно в 23.00 колонна двинулась. До штаба корпуса, куда мы обязаны были заехать по составленному маршруту, было около десяти километров с учетом объездов. Управление колонной генерал Раух поручил полковнику, сославшись на то, что тот хорошо знает Берлин. Прошло около трех часов, а мы все еще не приближались к штабу корпуса. Была уже глубокая ночь, улицы были забиты орудиями, танками, самоходками, повозками. На перекрестке улиц вдруг я увидел указатель с надписью — «На Потсдам». По всему чувствовалось, что мы выехали в пригородную зону. Я приказал полковнику остановить колонну. Он ответил, что едем правильно, скоро выедем на хорошую дорогу, развернемся и через полчаса будем в районе штаба корпуса. Я понимал: офицеры что-то задумали. У меня на поясе висело две гранаты. Я снял одну, отогнул усики вытяжной чеки и приказал шоферу зажечь свет в машине. Он повиновался. Я правой рукой намертво зажал рычаг гранаты, а левой за кольцо выдернул предохранительную чеку и сказал:
— Господин генерал, у меня в руке граната, которая может взорваться в любой момент. Прошу при встрече с первым советским воинским постом на шоссе остановить колонну.
Через несколько минут на перекрестке дорог я заметил часового и шлагбаум. Колонна подъехала и остановилась. Я подозвал к себе часового и попросил, чтобы он вызвал начальника караула. Вскоре подошел капитан. Я ему сообщил, кто мы такие, выложил свои сомнения и попросил вызвать взвод охраны. Через 10 минут наши бойцы оцепили колонну. Вместе с генералом Раухом мы вышли из машины. Я сообщил ему о своем намерении произвести проверку в машинах. В это время подошли наши офицеры. Я высказал им свои сомнения относительно нашего положения. Майор Евстратов, заметив у меня в руке гранату и догадавшись, зачем я ее держу, отвел меня в сторону, поднял крышку канализационной трубы и сказал: «Брось гранату». Я
После повторной проверки немецких офицеров мы обнаружили и изъяли у них 15 пистолетов, 7 автоматов, 10 гранат. Автоматы и гранаты были спрятаны в легковых машинах.
Потом, при допросе, стало известно, что они намеревались при выезде из города в удобном месте напасть на нашу охрану, уйти в лес и пробраться на запад. Но генералам и самому Рауху об этом не было известно.
В результате этой операции были взяты в плен полицай-президент города Берлина генерал-лейтенант полиции Герум, начальник охраны имперской канцелярии бригаденфюрер СС Монке, начальник берлинской полиции генерал-майор полиции Хайнбург, начальник санслужбы берлинского гарнизона генерал-майор медицинской службы Шрейберг, руководитель Красного Креста Берлина и провинции Бранденбурга генерал-лейтенант медицинской службы Брекенфельд, командир 18-й мотодивизии генерал-майор Раух. Кроме того, было взято более 2800 солдат и офицеров.
В 3 часа 3 мая мы под охраной взвода автоматчиков благополучно доехали до штаба корпуса и сдали всех пленных в распоряжение начальника разведки.
Есть даты, эпизоды, события, которые остаются в памяти навечно. Могут забыться детали, уйти из памяти фамилии, имена людей, но главное, суть остается. Таким днем и все, что произошло в этот день, в моей жизни было 2 мая 1945 года, день взятия Берлина.
Иван Беленец, полковник, кандидат военных наук, бывший начальник разведки 265-й стрелковой дивизии
Большая улица Сибири
Сибирские реки издавна одушевлялись. Гордый Байкал, как известно, не хотел отдавать свою дочь светлоокую Ангару за далекого молодца-богатыря Енисея. Да сбежала влюбленная Ангара под покровом ночи к Енисею и соединилась с ним у знаменитой Стрелки...
Мне приходилось в геологических маршрутах пить воду Байкала, Ангары, Енисея и ощущать их живительную силу. Когда в напряженном маршруте, размазывая пот с едким репудином по лицу, увидишь просинь реки, на сердце как будто вспыхнут водяные солнечные блики. Уже не замечаешь кустов, хлещущих тебя по лицу ветками, напрямик пробиваешься к берегу, припадаешь к воде и пьешь ее, пьешь родимую, пока судорога не сведет скулы. И с каждым глотком мышцы наливались свежестью, сознание начинало работать с утроенной остротой, а душевные шлаки выносились прочь.
И мне вовсе не в удивление было признание сибирского рыбака, фронтовика, сухонького, конопатого и обстоятельного Иннокентия Степановича Савостина, с которым маршрутная судьба свела меня в тайге. А рассказывал старик об огнежарких днях войны. «Веришь, парень,— говорил он мне,— реке своей поклонился, когда вернулся с фронта, как и матери... Мать-то упреждала перед уходом на фронт, под Москву, в сорок первом: знай, сынок, вода наша сниться будет — к добру, жив останешься...»
Сам Енисей, покинув пределы Тувы, заматеревший на выходе из теснин Западного Саяна, привлекает к себе человека бурливым напористым нравом. Неуютно чувствовал себя плотогон в верховьях в старые времена. Река несла быстро, а время ползло медленно, и высокие стены утесов поднимались кругом, загораживая путь реке, и небу, и солнцу... Местами плот попадал на отмель, и шлифованная россыпь дна взвизгивала, и снова меж мокрыми бревнами открывалась зеленая, зыбкая глубь, то и дело чередуясь с белопенными струями над подводными камнями, как будто водяной выставил из-под воды свою седую бороду и потешается на солнце.
Нынче при виде пенной коловерти у нижнего бьефа Саяно-Шушенской ГЭС приходит на ум мысль, что всех водяных согнали к высоченному створу плотины. Но теперь подводным хозяевам не до потехи — люди впрягли их в большую работу...
А синий от ярости Енисей мчится дальше мимо молодого Саяногорска, по золотистым степям Хакасии, отражает в водах своих вычерненные временем избы всемирно известного села Шушенского, прорезает плодородную Минусинскую котловину и резво несет на себе лодки, баржи, теплоходы. Река, вырвавшись из стиснувших ее гор, как бы отдыхает на приволье, расширяется, выпрямляется и задумчиво катит свои воды в безмерную даль.