Журнал «Вокруг Света» №05 за 1989 год
Шрифт:
Было холодно. Но я утешал себя тем, что нет дождя — этого настоящего бедствия для жителей Бейрута. Зимние ливни, обрушивающиеся на ливанскую столицу, превращают разбитые улицы и дороги в реки. Потоки воды заливают уцелевшие трансформаторные будки, подмывают опоры высоковольтных линий, и перебои в подаче электроэнергии длятся сутками. В холодильниках портятся продукты, а сами ливанцы (христиане и мусульмане) дрожат от холода в своих жилищах, в стенах которых застряли пули и осколки.
Единственное освещение — свечи или лампочки, питаемые аккумуляторами и переносными бензиновыми генераторами.
Но вот что удивительно: во время ливневых дождей в кранах не бывает ни капли воды. Правда, многие бейрутцы, кому позволяют средства, используют для хозяйственных нужд... минеральную воду. Ну а большинство часами простаивает у общественных колонок, чтобы наполнить пластиковую канистру.
На перекрестке улицы Мар-Ильяс и бульвара Мазраа меня остановил патруль — одетые в пятнистые комбинезоны солдаты из контингента сирийских войск, которые вошли в Ливан в феврале 1987 года для наведения порядка. Увы, за два года их пребывания обстановка в стране так и не улучшилась.
— Инта мин? (Вы кто? (араб.)) — последовал вопрос.
— Сафари совьети (Советский журналист (араб.)),— ответил я и предъявил документы.
Солдаты заулыбались. Один из них пожал мне руку, другой похлопал по спине, повторив несколько раз слово «рафик», что в переводе с арабского означает «товарищ». Однако, следуя инструкции, тщательно проверили содержимое моей сумки.
Я не спеша шел дальше и думал о том, что, несмотря на относительное затишье (в этот мой приезд вооруженных столкновений не было), бейрутская драма продолжается.
Вот и район Рамлет-Бейда. Найдя нужный дом и увидев во многих окнах свет, я обрадовался: есть электричество, значит, работает лифт и мне не придется подниматься пешком на восьмой этаж.
Дверь открыл глава семьи, из-за его спины на меня смотрели две пары любопытных черных глаз — сыновей Дакруба.
Обменявшись крепким рукопожатием и традиционными арабскими приветствиями, через крошечную прихожую прошли в единственную комнату метров двадцати с большим, почти во всю стену, окном. Свисавшая с потолка до пола прозрачная штора, посеченная осколками, делила комнату на две половины. Одна часть, где стояла широкая тахта и трюмо, была спальней, другая — с диваном, журнальным столиком и тремя креслами — служила гостиной, здесь же спали дети.
— Это не худшее жилище,— грустно усмехнувшись, сказал Фахреддин.— Тесновато, конечно, но другие не имеют и этого. В Ливане сейчас полмиллиона людей, которые вынуждены жить в недостроенных домах, в пляжных кабинах и палатках. А сколько...
Он не договорил: из кухни появилась жена Ханна. Едва она поставила на журнальный столик поднос с закусками и села рядом, как неожиданно погас свет.
— Вот так постоянно,— вздохнул Фахреддин.— То электричество отключат, то воду...
— Но ведь когда-нибудь должен наступить долгожданный мир,— возразил я.
— Мир? — Фахреддин посмотрел на меня долгим задумчивым взглядом,
«Много,— подумал я,— на восстановление Ливана уйдет не менее 10 лет и потребуется около 30 миллиардов долларов».
— Если обо всем рассказать...— нарушил молчание Фахреддин.
До начала гражданской войны они жили в предместье Бейрута Айн-Руммане. Фахреддин работал по специальности в пограничной зоне с Израилем — Марджаюне и Хасбайе, а затем перешел в Министерство сельского хозяйства и стал одновременно директором сельскохозяйственного техникума. Ханна преподавала в Сайде физику и математику в старших классах.
Когда вспыхнула гражданская война, семья Дакрубов была вынуждена покинуть Айн-Руммане, потому что фалангисты стали преследовать мусульман. Они сняли квартиру в горах, в местечке Байсур. Но там прожили недолго: война докатилась и до горных районов. Тогда они поселились на южных окраинах Бейрута, в квартале Губейри. Но вскоре пришлось уехать и оттуда.
Жена с детьми подались на юг Ливана к родственникам Фахреддина, а он — в Объединенные Арабские Эмираты.
— Я возвратился в Ливан сразу после войны,— вспоминает Фахреддин.— Но жить, как оказалось, нам стало негде. Фалангисты отобрали квартиру в Айн-Руммане, разграбили ее, сожгли нашу библиотеку, которую мы собирали много лет. К тому же нам, мусульманам, жить в христианских районах было небезопасно. Сильно пострадала и квартира, которую мы снимали в Губейри. Одним словом, нам пришлось начинать, как говорится, с нуля. Но мы, наивные, думали, что драма не повторится и в Ливане наступит мир.
Да, в то время люди действительно надеялись на лучшее. Но в ночь на 15 марта 1978 года израильские войска перешли границу и двинулись в глубь ливанской территории.
— Ну а что же теперь мешает урегулированию? — задал я вопрос, который уже не раз задавал и простым ливанцам, и лидерам партий, и депутатам парламента, и коллегам-журналистам, и даже нескольким премьер-министрам, сменявшимся в Ливане.
— Что мешает? — переспросил Фахреддин.— Многое и многие.
Он снова замолчал. Я не торопил его, потому что знал, как непросто ответить на этот вопрос.
— Я, наверное, не скажу ничего нового,— признался Фахреддин,— но помех в избытке. И внутренних, и внешних. Ты читаешь газеты, знаешь, сколько там пишут о национальном согласии и единстве, о примирении противоборствующих сторон, поиске политических компромиссов и решения социальных проблем путем переговоров. Но до решения кризиса очень далеко, потому что внутри страны много противоречий и сил, которые мешают урегулированию.— Он тяжело вздохнул, взглянул на жену и детей, потом убежденно произнес: — Я мог бы уехать с семьей за границу, как это сделали тысячи моих соотечественников. Но не хочу. Если все уедут, что же станет с Ливаном?