Журнал «Вокруг Света» №06 за 1985 год
Шрифт:
Однако нет худа без добра. От северного берега, оставляя за кормой пенный след, к ним летела по волнам моторная лодка, принадлежащая к флотилии Ридмюллера. Им передали срочную телеграмму:
«Ундина Раух и Хассо фон Кремп. Ожидаю вас для обсуждения съемок в 18.30 в «Майя Эксельсьор». Наилучшие пожелания всем. Бернсдорф».
Министр высказал глубокое сожаление и спросил Ундину через Кремпа, не пожелают ли они впоследствии погостить у него.
— «Патриа» принадлежит вам,— сказал он на прощание со значением, словно действительно делая дорогой подарок.
Ридмюллер
— Тогда до завтра,— прошептал он Ундине.— В садовой стене моей виллы есть потайная дверь, ее для вас откроют. Приходите сразу после съемок ко мне!
Летели они недолго. С воздуха столица Гватемалы казалась сначала солнечной короной при затмении. Жестяные крыши хижин в бедняцких кварталах отражали мощную полосу света, исходящего от центральных, «добропорядочных» районов, потом стали различимы уличные фонари, центр столицы начал напоминать светящуюся шахматную доску, окраины же сразу потемнели.
— Здесь с помощью агитации, убеждения, слов ничего не изменишь,— сказал Кремп, когда самолет побежал по бетонированной полосе аэродрома.— Единственное, что может привести к переменам,— это вооруженная борьба, революция!
— Ты цитируешь наш сценарий,— сказала Ундина.— Это ведь слова Хуана Кампано...
Он умолк. Ундина не в состоянии понять, что фильм и жизнь, мысли и действия — для него одно и то же.
Тщетно прождав Кремпа и Ундину, Бернсдорф попросил Роблеса подвезти его на Шестую Южную авениду. Они условились встретиться вновь около девяти вечера в отеле, а до этого прощупать исполнителей. Режиссер был озабочен. Еще больше, чем предупреждение Роблеса, его встревожила атака Вилана. Нет, что-то вокруг них затевают!
Сидя у Виолы, ждавшей от него нежных слов и объятий, Бернсдорф как будто слышал мелодию из своего фильма «Забудь или умри», элегическую линию скрипки, певшей о том, как все люди одиноки и обречены. Такова она, жизнь, как бы жаловалась музыка, поток времени несет тебя, и лучше всего ему не сопротивляться.
Полиция раскусила его, шансы в борьбе неравны, запахло поражением. Но отступать поздно. Пока что ему не по нутру ставить крест на собственных планах, трусливо уходить в сторону.
— Ты ничего не пьешь,— сказала Виола.— И ничего не рассказываешь о вашей поездке... что-то случилось?
Бернсдорф заставил себя улыбнуться. Как-никак, он приехал сюда не для того, чтобы сидеть молча, предавшись невеселым мыслям. Он должен что-то выяснить у Виолы — и не должен ей верить на слово. Но как допрашивают близкого человека?..
— Я по тебе вижу, что-то все-таки случилось.
— М-да, причем неприятное. Фишер хочет снять тебя в такой сцене: подругу Кампано при нападении на Толедо ранят, берут в плен, а потом издеваются над ней.
— И я должна сыграть это?
— «Сыграть» — слишком громко сказано. Сняться в такой сцене. Он хочет доснять это в Германии и предлагает тебе три тысячи марок плюс командировочные.
— Я согласна.
— За несколько съемочных дней гонорар приличный, но я тебя предупреждаю! Как только фильм появится на экранах, его увидят
— Что ж!.. Я так или иначе хотела уехать...
Разговор, помимо желания Бернсдорфа, приближался к критической точке. Она хочет уехать из Гватемалы любой ценой! Еще позавчера она даже умоляла взять ее с собой в Германию. Родители Виолы эмигрировали, она намерена последовать за ними. Или кто-то оказывает на нее давление?..
— После того как мы с тобой познакомились, Виола, ко мне подошел майор Понсе, ты его знаешь, наверное.
Она налила виски в стакан Бернсдорфа, ничего не ответила.
— Мы с ним говорили и о Кампано.— Бернсдорф умолк, стараясь поточнее вспомнить слова майора.— Понсе сказал мне еще: «А вы поинтересуйтесь у дамы, которую угостили коктейлем».
— Я работаю в газете, вот меня и знают. Понсе? Какое он имеет ко мне отношение? Я сама предупредила тебя о шпиках.
— Виола, ты что-то от меня утаиваешь. Почему? Понсе заставил тебя работать на полицию? Чем он тебе угрожает? Арестом? Тебя вынудили прийти к нам и предложить свои услуги? Да? А теперь ты решила сделать то, что в его расчеты не входит,— хочешь бежать из страны, хочешь отомстить, рассказать за рубежом, что у вас происходит?
Пальцы Виолы мелко дрожали.
— Все примерно так, как ты говоришь.
— Почему же скрывала это от меня? Тебя так сильно запугали?
— Нет... Я боялась, я так боялась, что ты будешь меня презирать...
Однако все было не совсем так. А как, Виола не могла рассказать никому, она всеми силами старалась подавить в себе эти воспоминания. Лишь иногда, в кошмарных снах, пережитое снова начинало терзать ее, и как раз сейчас Виола мысленно увидела перед собой Торо, грубого и жестокого, как дикий зверь.
Грязные, оскорбительные крики, которые она пыталась забыть все последующее время,— а прошло уже больше трех лет с тех пор,— были для нее самым страшным воспоминанием. И теперь она опасалась, что дело, начатое Понсе, может завершиться у Торо. Бежать? Но как?
— Какая же роль отводится нам? — спросил Бернсдорф.
— Я... не знаю. Я только должна докладывать ему... Понсе намекнул, что киногруппу используют как наживку.
— И кто должен эту наживку проглотить?
— Ну... противники режима — в широком смысле слова. «Я не против этих немцев,— сказал он мне.— Я только против герильерос, а они всегда не прочь встретиться с левыми иностранцами».
— О Толедо у вас речь заходила?
— Понсе упоминал о нем вскользь, когда рассказывал о Кампано.
— Подробности о жизни Кампано тебе сообщил он?
— В основном да. Сама я знала лишь дом, где он родился. О Толедо он упомянул в связи с неудавшимся похищением.
— Он хочет впутать нас в какую-то историю с Толедо?
— Я слишком нервничала тогда, чтобы разобраться, что к чему. Помню, подумала: «Все начинается сначала...»
Бернсдорф склонил голову набок, он так и буравил ее взглядом. Виола вдруг с ужасом осознала, что Бернсдорф ей не доверяет. Несмотря на всю ее откровенность — не верит! Наступила тягостная пауза.