Журнал «Вокруг Света» №06 за 1991 год
Шрифт:
Вот на обрывистом склоне — и как только они не скатываются вниз — пашет на воловьей упряжке жилистый старик в домотканых штанах, грубошерстном, толстом пончо, ярко вышитой вязаной шапочке-шлеме. У хрупкого деревянного мостика, качающегося над обрывом, судачат, закончив стирку и переводя дыхание после тяжелого подъема от реки с пухлыми тюками мокрого белья, женщины в неизменных шляпах с широкими полями и неглубокой тульей, отделанной войлоком, а иногда — и черным вельветом. Ниже пояса — пышный колокол многочисленных юбок, порой их носят до семи-восьми штук — различной длины. Платья внутренние более длинные, их цветная кайма выглядывает одна из-под другой. Вместо пончо женщины носят длинную шерстяную шаль — льиклью, которую скалывают на груди серебряной булавкой-брошью или просто завязывают
Из-за поворота вынырнул Уарас — небольшой, Но коренастенький такой городок, настоящий горец. Уарас — административный центр не только зоны Кальехон-де-Уайлас, но и крупного, играющего значительную роль в национальной экономике департамента Анкаш.
Выбота здесь поменьше, «всего» 3100 метров. Воздух после задыхающейся от смога и липких, душных туманов Лимы вливается в легкие обжигающей, чистой струей, кружит голову, как терпкое молодое вино. Дополнительный заряд бодрости получают те, кто останавливается в гостинице «Монтеррей» в четырех километрах от города. Она построена рядом с термальными источниками. Большой бассейн заполнен теплой, бурой водой. После купания в ней усталость от трудной дороги почти растаяла, мышцы вновь налились энергией.
На центральной площади города стоит новый, сверкающий в солнечных лучах памятник Атуспарии. Имя это в официальной истории Перу долгое время замалчивалось. Ведь Педро Пабло Атуспария возглавил поднятое в 1885 году в Уapace одно из крупнейших восстаний индейского населения против произвола властей. Целых четыре месяца, отражая атаки правительственных войск, просуществовала индейская республика, установленная по всей территории Кальехон-де-Уайлас. Восстание было потоплено в крови, Атуспария покончил жизнь самоубийством. Сегодня имя его лишь походя упоминается в школьных учебниках, но бережно хранится в благодарной памяти народа. Памятник сооружен муниципальными властями как уступка настойчивым требованиям населения Уараса. Кстати сказать, организованную в Лиме перуанцами-выпускниками советских вузов первую среднюю школу с преподаванием на русском языке назвали «Атуспария».
Застывший на пьедестале в вызывающе-оборонительной позе, с кавалерийской пикой в руке Атуспария словно старается заслонить своим телом выходящий фасадом на ту же площадь региональный археологический музей. Скромный по размерам, он между тем хранит в своих стенах и зеленом, ухоженном внутреннем дворе богатейшую в Перу коллекцию древнеиндейской каменной скульптуры. Некоторые из грубо вытесанных «идолов» похожи на своих собратьев с острова Пасхи, другие — на степных скифских баб. На тяжелых, массивных стелах скалятся, выбитые резцом, клыкастые морды ягуаров, топорщатся жесткими перьями кондоры, есть и очень сложные рисунки, аллегорический смысл которых вызывает жаркие дискуссии среди специалистов.
Цветы Караса и деревья-«верхолазы»
«Самые высокие горы тропиков» владеют многими геофизическими рекордами. Во-первых, наиболее мощными «тропическими ледниками». Так, глетчер Раймонди на Уаскаране, «прослушанный» сонарами, достигает местами 180-метровой толщины. Абсолютное же достижение принадлежит леднику Пукаирка —240 метров.
А вот на озере Парой (свыше 4 тысяч метров над уровнем моря), по мнению перуанской печати, осуществлены самые высокогорные в мире погружения водолазов. Кстати, сделано это отнюдь не в рекламных целях: водолазы проводили обследование перед бурением специального подводного тоннеля — отводить воду. Парон опасно нависает над «цветочной столицей Перу» — городком Карас. И если из-за дождей или таяния ледников уровень озера начинает резко подниматься, может случиться беда... (На абсолютный рекорд «горного ныряния» претендует перуанский студент Сесар Альфаро Сталь, который в сентябре 1986 года недалеко от Уараса погружался в неопреновом 5-миллиметровой толщины
Карас не просто утопает в цветах: город превратил их в первооснову своего существования. Дело это новое, начатое в 80-е годы по примеру Колумбии, которая, пользуясь выгодами своего теплого климата, отправляет в США и Европу тысячи тонн хризантем, гвоздик, роз, орхидей и совсем экзотических, пряно пахнущих тропических растений.
Я побывал на крупнейшей из местных цветочных корпораций «Флорес Эсмеральда», которой заправляет западногерманский магнат Питер Ульрих. Под плантации отведено НО гектаров хорошо ухоженной земли, в штате — 1600 работников, главным образом женщин. Фирма не скупится на научные изыскания, особенно в сфере генной инженерии. Наиболее высококачественные ее цветы, срезанные, увядают на 5 — 10 дней позже американских и европейских.
Ничего не скажешь, красивы цветы Караса. Но мне все-таки больше по душе их, может, и не столь изысканные, дикие сородичи. К тому же флора национального заповедника не менее уникальна, чем фауна, представленная пумой и очковым медведем, грациозным андским оленем таруку и пронырливой, длинноногой андской лисицей, грызуном вискачей из семейства шиншилловых, похожим на кролика и одетым в роскошную жемчужно-серую шубку, и викуньей — близкой родственницей ламы, чья густая, мягкая шерсть отличается особенно высоким качеством: один килограмм викуньевой пряжи продают на мировом рынке по 150 — 200 долларов.
Самое удивительное из местных растений — пуйя Раймонди. Эта гигантская (до 15 метров высотой) трава относится к семейству ананасовых и встречается только в Центральных Андах, да и там в редких местах. Растет отдельными группами или экземплярами по слегка всхолмленной пуне — высокогорным андским лугам. Наиболее частые «рощицы» их встречаются по дороге в ущелье Кешке, на подходах к леднику Пасторури. Туда я и отправился.
Разбитый, пыльный большак следует руслу речки Пачакота. Пуйи застыли по склонам окрестных гор, словно бдительные, но не таящиеся от врага часовые. Они похожи на перевернутые вверх тормашками пальмы, ибо пышная крона плотных листьев растет у них на нижней части ствола. Каждый лист окантован рядами твердых, острых и загнутых, словно рыболовные крючки, шипов. На некоторых пуйях видны останки погибших птиц, имевших несчастье зацепиться за эту ловушку.
Пуйя Раймонди цветет один раз в жизни, примерно сто лет спустя после рождения. Потом погибает. Возраст каждой индивидуален и, казалось бы, в любое время можно найти хоть несколько растений в цвету. Ан нет. Выслужившие свой срок ветераны, словно сговорившись, надевают свой пышный наряд все сразу, раз в 4 —5 лет. Выбор этот неизменно приходится на особенно теплый, а то и переходящий в засуху, период. Мне повезло: именно эта пора наступила в ущелье Кешке.
Цветущая пуйя — незабываемое зрелище: сплошной, до 13 метров длиной ковер из 15 — 20 тысяч бело и желто-зеленых цветков (абсолютный мировой рекорд), которые, завязавшись в плоды, дадут в итоге около 10 миллионов семян. По мере созревания семян ствол пуйи высыхает и словно обугливается. На солнце он отливает тогда вороненым, металлическим блеском и похож на оплавленную, устремленную в небо космическую ракету.
Пастухи не любят пуйю, ибо в их колючих объятиях нередко запутываются, выкалывают себе глаза овцы. Скотоводы мстят поджогами. Горящие в ночной темноте канделябры обреченных растений — печальное, тягостное зрелище.
Еще одна андская диковинка — дерево кеньюа. Вокруг упоминавшегося уже озера Льянгануко, что лежит между ледниками Уаскарана и Уандоя на высоте 3860 метров, кеньюа образует густые заросли, целые галерейные леса. На первый взгляд кажется, что шелковистая кора их постоянно лопается, свивается лентами, и деревья, причудливо изогнутые, переплетающиеся ветвями, стоят обнаженные, телесно-розового цвета, как девушки-купальщицы, кокетливо пробующие ногой, не слишком ли холодна вода горного озера. Прозрачный и гладкий, как зеркало, аквамарин его отражает и деревья, и камышовые метелки, и медленно плывущие высоко в пронзительно-индиговом небе облака.