Журнал «Вокруг Света» №07 за 1975 год
Шрифт:
Очередной разворот — и постепенно фронт ледника Даля заполняет все видимое пространство, вырастая с каждым мгновением. Бледно-голубая стена льда, разбитая вкривь и вкось провалами трещин. У ледника два выхода на плато по долинам между нунатаками. Выбираю правый — меньше трещин, да и практически не приходится отклоняться от курса. Вперед! Что-то неуловимо меняется в освещении. За проносящимися лопастями вижу тонкие слоистые облака, наползающие с востока. Никто не знает, сколько времени нам отпущено, а у нас не сделано и половины. Чувствую, что начинаю уставать от напряжения, от монотонности, от ответственности...
По узкой долине между скопищем нунатаков наконец выползаем на ледниковое плато Левеншельда — и сразу великолепный ориентир. Прямо по курсу тот самый треугольный утес-гигант уперся в небо острой неправильной вершиной. Будем проходить вплотную. Непростой рельеф. То и дело даю Юре команды для засветок, чтобы маркировать наиболее интересные участки ледника. Просторная ледяная скатерть, пробитая по краям выходами скал. Странный, какой-то нереальный пейзаж. Трещины, барьеры, провалы... По-видимому, мы первые, кто видит с вертолета эти места. Картина оледенения такая, что до сих пор не найден точный термин для его обозначения, — шпицбергенский тип, полупокров, сетчатые ледники...
Пересекаем плато Левеншельда. Ориентирный утес проплывает за фонарем кабины. Низковато идем — трещины и заструги под брюхом машины замелькали с возросшей скоростью. Стрелка высотомера без перемен. Голос командира вертолета: «Юра, высота?» Ответ: «Девяносто...» Машина уходит вверх.
Впереди четкий коридор между двумя горными цепями, по которому не спеша струится громадный и спокойный ледник Уверс; вдоль него мы сейчас и летим. Пожалуй, самое время подумать о возвращении. Был такой вариант: чтобы не повторяться — лететь назад по соседней обширной долине, выход в которую по карте намечен, а на местности пока не виден. Прошу подтверждения у пилотов. Они согласны. Теперь слежу не только за курсом, но еще подыскиваю подходящий проход или перевал. Впереди снова море — и снова как будто упала тяжесть с плеч. Все становится просто — долина Уверса выводит точно в Английскую бухту, за которой встают из моря отвесные заснеженные громады Земли Принца Карла с амфитеатром ледников у подножия. Издалека вижу нужный мне перевал. Даю команду Юре заменить кассеты. Пожалуй, вот такие короткие промежутки времени можно использовать для попутных наблюдений. Месяц назад можно было бы нанести на карту границы питания ледников, а это немало... Но теперь мы опоздали. Что ж. Последний полет в полевом сезоне — это и заряд на будущее...
Еще недавно Юрину аппаратуру мы всласть потаскали на санях вдоль и поперек по одному из ледников вблизи Баренцбурга. В прошлую экспедицию вертолетом только забрасывали и снимали людей; тогда нее начали проводить с воздуха первые наблюдения, теперь даже официальный титул экспедиции гласит: «Шпицбергенская аэрогляциологическая». Так что темпы прогресса в нашей науке мы ощутили вполне.
Правда, прогресс этот имеет и свои минусы. Например, Юра в полете настолько занят аппаратурой, что практически не видит ледник. Пожалуй, наш полет похож на кратковременный лихой набег в поисках информации, чтобы освоить ее потом, в лаборатории. Результаты фиксируются фотопленкой, потом ее проявят и расшифруют, построят профили подледного ложа — и все это вдали от объекта исследований... Наши предшественники работали иначе. Они пробирались на шлюпках вдоль берегов, мчались по долинам на собачьих упряжках, ходили по ледникам — и всегда объект исследований был у них перед глазами. Не потому ли многие из них становились писателями и философами? Без знаний, добытых ими, не было бы и наших маршрутов. Но и без нашего сегодняшнего «взгляда сверху» трудно было бы расшифровать головоломку оледенения Шпицбергена... Нам нужно в конечном счете подсчитать, каковы массы шпицбергенского, льда, чтобы выяснить их роль в общем природном балансе.
Выходим в соседнюю долину ледника Конгсвеген (в переводе — Королевская дорога). В седловинах между нунатаками показались и скрылись «три короны» — три удивительные вершины, очертания которых невозможно не запомнить. С годами все больше прихожу к выводу, что настоящий ориентир всегда еще и эстетичен...
Начинаются уже освоенные места. По долинам ледников Конгсвеген и Свеа, имеющих общий ледораздел, норвежцы частенько летают на своем крохотном моноплане «суперкаб» из Ню-Олесунна в Лонгьир. Район ледораздела с запада не имеет четких внешних признаков — ледник широк и заполняет долину почти целиком. Неровная заснеженная пелена поднимается к востоку, закрывая спуск в долину Свеа. Вот вертолет нырнул под кромку облаков, и постепенно тени вокруг исчезли, а окружающий ландшафт вдруг утратил былую четкость.
Интересна особенность полярных маршрутов по земле, морю и воздуху. Они, на мой взгляд, удивительно монотонны и, как правило, лишены ярких событий и впечатлений. В них нет ни фантазии, ни спортивного упоения, только огромное количество черной работы и часто неоправданных ожиданий. Но вдруг в самом конце маршрута возникает, открывается, появляется нечто такое, что не знали до тебя. Наступает тот самый момент, «когда бухта радости и покоя» — по словам Нансена — открывается полярному исследователю...
Одинокий нунатак на ледоразделе с отметкой «863» я почувствовал издалека. Его западные склоны почти до самой вершины были покрыты снегом и льдом и сливались с окружающей местностью. Вот он прополз за стеклами кабины, и тотчас обозначился спуск по леднику Свеа вниз, к морю. Мрачный сырой тоннель между ледником и облачностью упирался в темную воду — мы подходили к ней все ближе и ближе. Совсем рядом, за облаками, был «дом», и вдруг вместе с ощущением успеха наступило легкое сожаление — ведь кончена и не повторится еще одна маленькая, но пионерская работа, ради которой стоит стремиться в Арктику.
В. Корякин
Формула успешной экспедиции
В дни напряженной подготовки к совместному полету «Союз» — «Аполлон» в нашей кают-компании побывали космонавт А. А. Леонов и психолог, кандидат медицинских наук В. И. Лебедев. Разговор зашел о перспективах дальних космических путешествий, когда люди на долгие месяцы и годы покинут Землю.
— Давайте, — попросили мы своих собеседников, — отрешимся сейчас от технической стороны дел. Еще И. П. Павлов писал, что «самые сильные раздражители — это идущие от людей. Вся наша жизнь состоит из труднейших отношений с другими, и это особенно болезненно может чувствоваться». Вот люди надолго останутся наедине с космосом... и с самими собой. Теснота, необычная обстановка, изоляция. Как тут избежать отношений, которые могут «особенно болезненно чувствоваться»!
— Недавно мы закончили книгу, где изложили совместное мнение на этот счет. Поэтому просьба: опубликуйте все, о чем мы тут будем говорить, тоже в виде совместного размышления космонавта и психолога. Надеюсь, читатели простят замену двух «я» на одно «мы».
— В качестве, так сказать, примера коллективизма!
— Ну если бы коллективизм состоял лишь в этом... Ладно, перейдем к делу. История множества экспедиций, зимовок дает нам самые разные «модели» человеческих взаимоотношений, которые устанавливаются в крохотном, изолированном, находящемся в трудных условиях коллективе, — последовал ответ А. А. Леонова и В. И. Лебедева. — И опыт показывает, что, как бы хорошо технически ни была организована экспедиция, успех невозможен без духа товарищества, сплоченности, взаимоподдержки. История здесь знает прекрасные образцы. Вот что писал И. Д. Папанин в своей книге «Жизнь на льдине»: «...Везде воды по колено. Даже в жилой палатке чувствуется противная сырость. А настроение плохое из-за дождливой и ветреной погоды... Интересно, что каждый из нас не подает вида и старается шутками показать свое, якобы хорошее настроение. У нас установился такой обычай: если у кого-либо на душе кисло, то переживать втихомолку и не портить настроение другим». Американский исследователь Антарктиды Ричард Бэрд тоже вспоминал, что в самые трудные дни, когда человек чувствовал себя особенно утомленным и унылым, неожиданное проявление доброты и душевной ласковости озаряло окружающий мрак лучами теплоты и света, и это было стилем дружного экспедиционного коллектива.