Журнал «Вокруг Света» №07 за 1989 год
Шрифт:
С тех времен в этом районе Дыре-Дауа обосновались мелкие торговцы, разношерстный поток которых с пестрыми узлами и ящиками вытягивался с приходом поезда, по-местному «бабура», от вокзала до рынка на окраине городка. Этот «меркато» («рынок» по-итальянски) с каждым годом разрастался. Сейчас в ожидании поезда на площади перед вокзалом выстраиваются здешние такси — «гари», разукрашенные коляски, запряженные одной лошадью, местная достопримечательность.
В них загружается столько мешков и коробок, что подчас и пассажиров не разглядеть. Пестрая кавалькада гари мчит по улочкам, поднимая тучи
Пожалуй, этот рынок уступает по размерам столичному, но и в его извилистых лабиринтах вполне можно заблудиться. Он встречает ярким полыханьем всех цветов радуги, которое просто излучают груды овощей и всяких экзотических фруктов. На прилавках, а то и на подстилках, брошенных на землю, тропическое изобилие: ананасы и апельсины, манго и бананы, папайя и авокадо.
Когда-то в этой части города жило множество ремесленников. В лавках можно было купить всевозможные поделки из металла, глины, дерева, кожи. Прямо на глазах заказчика плели циновки и изготовляли по мерке сандалии. Заезжие купцы выставляли шитые золотом ткани и одежды, кривые сабли в сафьяновых ножнах и всевозможные дорогие украшения.
Ремесленные изделия и сейчас есть на рынке, но потребности и вкусы меняются. Быстрые гари все чаще загружаются поклажей с «бабуров» из Джибути. Целые ряды на меркато теперь отведены под современную продукцию. Лавочки самых разнообразных конструкций, иногда напоминающие просто большие шкафы, сделанные из обрезков жести, предлагают богатейший выбор местным модникам. На веревочках развешаны джинсы, куртки и майки со всевозможными рисунками и надписями, внизу разложена новейшая аппаратура, транзисторы и магнитофоны, а на маленьких столиках всяческая всячина для женщин: краски, помада, заколки, сумочки.
И над всем этим людским круговоротом, завихрениями на площадках с овощами, ручейками у ремесленных поделок стоит неумолчный разноязыкий говор: здесь толпятся оромо, амхара, сомали, афары, харари.
...Перед глазами мотыльковое мелькание белоснежных шамм, узорчатых и многоцветных одежд, быстрых, изящных жестов, сверканье множества украшений и блеск выразительных глаз, передающих всю сумятицу чувств в базарной лихорадке...
Людской поток от вокзала течет по мосту за реку, Более тонкая струйка поворачивает в «чистую» часть города. В привокзальной толкучке выделяются строго одетые в костюмы мужчины с «дипломатами» в руках, которые направляются по служебным делам. Идя вместе с ними по тенистым аллеям, вдоль домов, увитых зеленью и цветами, видишь вывески магазинов, всевозможных контор и, конечно, рекламу «Расотеля» и банка, обязательных для каждого уважающего себя эфиопского города.
У ткачей
Современная жизнь особенно поражает на промышленной окраине Дыре-Дауа. Шоссейная дорога разделяет деревенские хибарки, чудом выдержавшие наступление города, и машина вылетает на возвышенность. Внизу у подножия гор манит пальмовый оазис, где зелень деревьев, яркие пятна
Кончается смена, и рабочие усаживаются в автобусы. На лицах каждого написано удовольствие. Автобусов в стране немного, и то, что рабочую смену отправляют именно на них, подчеркивает государственное, так сказать, уважение к текстильщикам.
По цехам нас провел учтивый молодой человек с усиками, непосредственный и живой,— Мэконнын Тевольде. Он постоянно откидывает назад пышные волосы, успевает отвечать на вопросы приветливо встречающих его рабочих, почти не прерывая своих пояснений о производстве, которым здесь, несомненно, все гордятся.
В разговоре очень привычно сравнение: до революции 1974 года и после. Раньше здесь царила компания «Коттон», принадлежавшая в разное время английским, итальянским, египетским, а затем и японским предпринимателям.
— Обратили внимание, как быстро выскакивает новая смена из автобусов и по сигналу сирены уже на местах? — обращается к нам Мэконнын.— А раньше рабочие долго брели на фабрику по пыльной дороге из города, а на машинах ездили только специалисты. Сейчас мы стараемся использовать свой хлопок — из районов Тэндахо, Аваш, Гамогофо, только станки закупаем за рубежом. Поставили машины-автоматы в прядильном цехе — самый современный теперь цех,— больше стали выпускать тканей, лучшего качества, не сравнить с дореволюционной продукцией...
Обычные для ткацких, прядильных цехов влажная жара и шум кажутся менее заметны благодаря белейшим реющим в воздухе нитям, грудам пряжи, полыхающей всеми красками лета и осени. Вокруг — десятки тоненьких большеглазых девушек в разноцветных косынках и кофточках — ни дать ни взять клумба с цветами. На залитом солнцем дворе фабрики мы присаживаемся на скамейку под громадным цветущим деревом. Рядом, разложив узелки с едой и калебасы — высушенные тыквы — с водой, закусывают женщины. Перерыв.
Мэконнын Тевольде обращает наше внимание на группу мужчин в белых рубашках, проходящих через двор. Это специалисты с высшим образованием, все учились здесь и в Советском Союзе.
— Мы стараемся, чтобы рабочие могли получить среднее образование в вечерней школе, помогаем им материально. На самой фабрике есть центр повышения квалификации. Там новички получают специальности ткачей, прядильщиков, а квалифицированные рабочие проходят переподготовку, знакомясь со смежными профессиями. Хотите с кем-нибудь из новичков познакомиться? — весело спрашивает Мэконнын, оглядываясь в поисках подходящей кандидатуры. Но мы, узнав, что он секретарь фабричного комитета Рабочей партии Эфиопии, просим рассказать о себе.
Рассказ мэконнына о своей жизни
— Могу вас разочаровать: моя история обычна для простого сельского паренька, тиграи по национальности, после революции. Отец, крестьянин, арендовал клочок земли у богача в районе Агордау, что в Эритрее, выращивал сорго. С малых лет я и мои братья помогали родителям во всех сельскохозяйственных работах. Лет в восемь начал учиться в школе, а затем, окончив ее, покинул Эритрею и переехал в город Мекеле.
Вскоре вступил в молодежный отряд и участвовал в борьбе с врагами революции.