Журнал «Вокруг Света» №07 за 1990 год
Шрифт:
Мы с Таем Харрингтоном побывали в самых разных — с этой точки зрения — резервациях. Онондага — оплот традиционализма, ее вожди во главе с Леоном Шенандоа — признанные всей индейской Америкой его духовные лидеры. Вот почему путешествие мы начали с Онондаги.
Общественный и религиозный центр любого индейского поселка — Лонг Хауз, Длинный Дом. Тут заседают вожди. Тут совершают ритуалы. И в центре Онондаги высился Длинный Дом. Открыв входную дверь, мы чуть не столкнулись с красивым седым индейцем. Он внимательно и вопросительно взглянул на чужеземцев. «Кто вы, которые осмелились вторгнуться в святая святых племени?» читалось в его взоре; лицо же оставалось по-индейски
Там его, однако, не было, зато пожилой индеец оказался самим Леоном Шенандоа. Вождь зашел посмотреть, как женщины домывают и без того чистый и свежий деревянный пол перед тайной церемонией. Церемония была назначена на сегодняшнюю ночь. Попасть вообще в чужой дом, когда люди к чему-то готовятся,— всегда неловко. Неуместность нашего появления в Длинном Доме была настолько явной, что — от сильного смущения — мы спросили вождя: не можем ли чем-то помочь? Говорили мы сбивчиво, и вопрос был неуклюжий. Вождь усмехнулся:
— Вы, как и все белые люди, предлагаете свои услуги, когда в них нет необходимости.
В данном случае это была сущая правда.
Неудобство, однако, быстро прошло — благородный Шенандоа великодушно предложил нам принять участие во встрече с их бразильским братом По-Хи, вождем племени макисайсе. Преодолев немыслимые сложности и расстояния, тот добрался сюда, на Северо-Восток США, из амазонской сельвы по очень важному делу. Прослышав о том, что ирокезы сумели вызволить из музеев часть своих обрядовых поясов-вампумов (на них, сплетенных из бисерных ниток, сложными знаками записывали историю племени) и мумий предков, темнокожий раскосый амазонец прибыл за советом. В Гамбургском музее обнаружен церемониальный каменный топор, который, по словам По-Хи, украли у его соплеменников.
Готовившаяся церемония и совместное курение трубки посвящались встрече с По-Хи. На совете вождей посторонним нет места. Но нам позволили. Наверное, дело было в экзотичности моего гражданства да еще в причастности Тая к журналу «Нэшнл джиогрэфик». Дело в том, что этот журнал — единственное печатное издание белого человека, сумевшее снискать доверие и расположение американских индейцев. Во всяком случае, все индейцы, с которыми мы общались, ценили посвященные краснокожим статьи Харви Ардена и фотографии Стива Уолла.
По левую руку от Леона Шенандоа за длинный стол сели ирокезские вожди — Орен Лайонз, Уоллес Грин, Ирвин Ралес. По правую — гость из Бразилии с переводчиком. Лица у всех торжественные, но ощущается некоторая напряженность: все происходящее действительно важно и необычно.
Но сначала необходимо было выполнить пограничные и паспортные формальности. Орен Лайонз выложил на стол внушительную гербовую печать государства Хауденосауни и пограничный штамп. Мы с бразильским вождем протянули ему свои документы, и все вожди с любопытством изучили их. И в моем паспорте — по соседству с американской визой — появился глубокий рельефный оттиск Древа Мира — Белой Сосны, посаженной некогда Великим Миротворцем на берегу озера Онондага в честь создания Ирокезской Лиги. Древо было окружено изображениями тотемов кланов — орла, бобра, медведя, оленя, черепахи.
«Каждый
Ныне не много осталось от былого влияния и территории, на которую индейцы получили права в 1784 году по договору с только что созданными Соединенными Штатами. Резервации ирокезов — лишь крохотное вкрапление на крупномасштабной карте штата Нью-Йорк.
Один из договоров с белыми — голландцами — сохранился у мохавков еще с середины XVII века: на бисерном вампуме тянутся параллельные сиреневые линии — не пересекающиеся фарватеры двух судов, следующих своим курсом. Корабля белых и индейского каноэ. Белый человек не выполнил и этого договора — пути их пересеклись, подкупом и угрозами англичане и французы втянули ирокезов, как и другие племена, в военный дележ территории Америки.
И все же Великий Огонь не погас в Онондаге. Он — в мудрых глазах сидящего передо мной Великого вождя Леона Шенандоа, в непонятных для нас рисунках — пиктограммах на отполированном за века деревянном жезле с навершием в виде орлиной головы. Он — во всех других реликвиях племени, в трубках со священным табаком. И в этой государственной печати в моем паспорте, и в том, что племя называет себя нацией (Индейцы в США предпочитают теперь вместо слова «племя» термин «нация» в западном его понимании, то есть «суверенное государство».— Прим. авт.) , резервацию — страной, совет вождей — правительством. Именно поэтому они требуют от США строить взаимоотношения на таком уровне: нация — с нацией, правительство — с правительством.
Вожди испытующе следили за нами: как мы относимся к традициям и современности страны Хауденосдуни? Очевидно, они поняли, что с симпатией и желанием вникнуть, ибо напряженность разрядилась. Окончательно она спала, когда Шенандоа произнес:
— Вы первые журналисты, которые присутствуют на таком собрании вождей.
Боги ирокезов были благосклонны к нам. Перед нами развернули на столе большой белый лист бумаги с пятьюдесятью нитями — священную схему иерархии и истории вождей кланов, незыблемую, как считается, тысячу лет— со времен Великого Миротворца.
Традиции в Онондаге в самом деле сильны, как нигде. Мы знали, что наряду с советом вождей существует как бы в тени, без особой огласки, идущее из глубокой древности Собрание матерей клана. Без него не может быть принято ни одно важное для племени решение.
— Да, это так,— сказали вожди,— потому что нет на свете никого мудрее матери, когда дело касается ее детей. Закон матерей — так продумать любые решения, чтобы они не причинили вреда семи следующим поколениям.
— Значит, у вас матриархат? — спросил Харрингтон.
— Нет,— ответили вожди,— мы просто следуем тому, что скажут наши Матери.
И еще сказал верховный вождь Леон Шенандоа:
— У нас мало денег, но мы гораздо богаче других — каждым деревом вокруг, каждым зеленым ростком, каждой каплей росы, потому что мы — часть природы, часть окружающего мира. Мира, разрушаемого белым человеком в угоду его ненасытной алчности, мира, разлагаемого нравственно. Но мы твердо знаем, что спасение — в наших традициях.
Мы знаем, что Великий Дух по-прежнему с нами и наш огонь не умрет никогда.