Журнал «Вокруг Света» №08 за 1972 год
Шрифт:
В русских переводах с латинского и древнего греческого языков это географическое (или историческое?) понятие передается как «старый мир» или «прежняя обитаемая земля». Какой вариант точнее — решать филологам. Но разве не замечательно, что знание о двух населенных мирах по сторонам Атлантики существовало в античном Риме — пусть на правах гипотезы!
Странно все же, что эти римляне, зная или догадываясь о материке за океаном, не спешили его «открывать». Они знали, что Земля шарообразна, но довольствовались понятием «круга земель» с центром в Риме — и это понятие легло потом в основу средневекового представления о «плоской земле». В предисловии к своей монументальной
...Лет через сто после Катулла римские пограничные гарнизоны по-прежнему стояли на левом берегу Рейна. За рекой жили племена полудиких германцев, воевать с которыми было очень трудно и не очень нужно. Римляне удовлетворились, разместив несколько племен на своей территории, что давало им повод именовать левобережные земли Верхней и Нижней Германией. Не тронутая античной цивилизацией пустыня простиралась от правого берега Рейна до Балтики и называлась общо и условно — Германией Свободной.
Римские пограничники охраняли переправы у Кёльна (Колония Агриппина), у Майнца (Могонтиак), у Бонна (Кастра Боннензиа). Солдаты целыми днями топали на плацу под хриплые окрики центурионов или отрабатывали технику рукопашного боя. Старшие офицеры скучали, охотились в окрестных лесах и воздавали жертвы Бахусу чаще и обильнее, чем это приличествовало патрициям. Ни один из этих офицеров не оставил записок о своей службе в краях столь отдаленных и удивительных, ни одному из них не показалось соблазнительным выехать за пределы своего укрепленного района, если того не требовал долг службы, и попутешествовать с целью самообразования. «Да и кто, — писал историк и проконсул Азии Публий Корнелий Тацит, — ...стал бы устремляться в Германию с ее неприютной землей и суровым небом, безрадостную для обитания и для взора, кроме тех, кому она родина».
И все же в Германию «устремлялись». Плиний рассказывает, что в середине I века нашей эры римский гражданин из сословия всадников совершил поездку к побережью Балтийского моря (по-видимому, в район от современного Гданьска до Клайпеды).
Выехав из Рима, он добрался до северного рубежа провинции Норик, проходившего по Дунаю, и оттуда, из крепости Виндобона (Вена), а может быть из соседнего Карнунта, отправился далее на север по реке, которую римляне называли Марч или Марус, а мы теперь называем Моравой. Путь вел к верховьям Одера и на Вислу; Имперских легионов здесь не видели, это был путь торговли, и если вспомнить главный и самый дорогой товар, доставляемый отсюда в Италию, этот купеческий маршрут следовало бы именовать Янтарным путем. За янтарем пробирался на север и наш всадник.
Он ехал впереди каравана с проводниками, нанятыми еще в Норике. Дорогу обступал лес, густой и, очевидно, непроходимый. Лес то поднимался к небу темной шелестящей стеной — и это означало гору, — то опускался в низину так глубоко, что видны были верхи деревьев. Оттуда тянуло болотной сыростью. Иногда лес редел, давая место десятку бревенчатых хижин под крутыми камышовыми кровлями. Возле домов стояли люди. Всаднику они казались похожими друг на друга, как братья-близнецы или животные одной породы. Потом он научился по некоторым признакам отличать одно племя от другого. Квады и марсигны, например, подбирали свои немытые кудри кверху и стягивали их узлом на макушке. Бойи отращивали усы и бороды, а волосы заплетали в две косы. Одеты они были все одинаково, в посконные рубахи, в длинные узкие штаны, в кожаные лапти. У некоторых на плечах красовались меховые плащи или дубленые шкуры. Он видел их оружие — каменные молоты, прикрученные ремнями к деревянным рукояткам, неуклюжие рогатины. Но проводник сказал, что для битвы у них найдутся мечи, бронзовые и железные.
За Одером, который назывался тогда Виадуа, встретили племя гариев. У
Он подсчитывал приход и расход и не имел времени вести путевой дневник. Мы даже не знаем, как его звали. Известно только, что он был торговым агентом римлянина по имени Юлиан и ездил на север по его заданию. Экспедиция стоила затрат — в Риме янтарь оплачивали золотом, тогда как жители Свободной Германии охотно принимали медные ассы и, конечно, серебряные денарии, из которых они делали мониста для своих жен.
Между Рейном и Эстонией, между Дунаем и островом Готланд археологи собрали несколько тысяч римских монет; одних только монетных кладов обнаружено более четырехсот. Тот, кто их спрятал — какой-нибудь свеб, херуск или кимвр, — не был партнером италийского купца. Он не торговал, а просто обменивал одну хорошую вещь на другую. Раба — на медное блюдо. Горсть янтаря — на стеклянный дутый браслет. Медвежью шкуру — на блестящий серебряный кружок с профилем вождя римлян. Сестерции и денарии, закопанные в землю, навсегда исчезали из римского денежного оборота.
Наш всадник был далеко не единственным предпринимателем, устремившимся на пустынные берега Эльбы или Немана. Деловые люди — отставные солдаты и разбогатевшие вольноотпущенники, мелкие и крупные комиссионеры, основатели лесных факторий были хорошо известны в городках и поселках Свободной Германии. Погребения Северной и Северо-Восточной Европы дали бесчисленное количество римских вещей, которые хранятся теперь в витринах германских, австрийских, датских, польских музеев и безмолвно свидетельствуют об оживленной торговле, процветавшей в дремучих лесах, стоявших некогда на месте нынешних европейских столиц и промышленных городов.
Авантюристы-«коробейники» создавали здесь моду на римские безделушки, но быт и хозяйство лесных племен были независимы от римского импорта. Свободный и поэтому крайне опасный мир подступал к северным рубежам империи.
Когда-то говорили об Амстердаме, что он построен на селедочных костях. Об африкано-римском портовом городе Лептис Великий было бы справедливо сказать, что он стоял на верблюжьих скелетах. Круглый год подходили сюда караваны с зерном и оливковым маслом, ибо весь этот край представлял собою обширные пашни и плантации. Значение их для Рима было таково, что даже во времена Африканской войны Юлий Цезарь, высаживая десант в районе Лептиса, долго задерживал на кораблях конницу именно с целью не потравить посевы. Поля пшеницы и ячменя, виноградники по склонам холмов, длинные ряды оливковых деревьев, рощи смоковниц и финиковых пальм, пересеченные в разных направлениях водоотводными каналами, тянулись на восток вдоль многолюдных городов Береника, Птолемаида, Кирена, до самых устьев Нила и на запад, минуя Карфаген и Цезарею, вплоть до атлантического берега. На юге простиралась Сахара — тысячи километров раскаленной песчаной пыли, конусовидных скал и пересохших каньонов.
Пустыня была вовсе не такой пустынной, как могло показаться с плодородных полей и холмов провинции. Там были колодцы, надежно укрытые от летучего песка и чужого глаза. Если идти от одного колодца к другому на юг от Лептиса Великого, дней через двадцать-тридцать придешь в населенную страну, которую римляне называли Фазанией, главный ее город — Гарамой, а народ — гарамантами. Древние имена живут и ныне в названиях плоскогорья Феццан и оазиса Джерма.
В 1934 году итальянские археологи обнаружили возле Джермы мавзолей, сложенный из кубов тесаного камня, украшенный пилястрами с туго скрученными капителями ионического ордера и трехступенчатыми базами. Так далеко на юге римских построек до rex пор не находили. Кто был похоронен здесь? Какой-нибудь агроном, ирригатор-советник, присланный из Лептиса или Карфагена к царю гарамантов? А может быть, тут, в чужой земле, остался неизвестный пограничный офицер, этакий римский Максим Максимыч? В раскопе оказались две-три глиняные римские лампы, стеклянный кубок и туземные ритуальные ножи, выточенные из обсидиана! Итак, не римлянин...