Журнал «Вокруг Света» №08 за 1975 год
Шрифт:
Я взглянул на ее спокойное лицо и дал зарок: «Я отнесу тебя на каравеллу, ты вечно будешь лежать рядом с двумя влюбленными... Но сначала я убью Стайна! Пройдет немного времени, и он явится сюда в поисках меня или Иоганна».
И он пришел. Я притаился на повороте узкой тропы, за валунами. Еще минута, другая, и он подойдет к телу Анны.
Я взвешивал в руке тяжелый нож. Стайн крался, словно кошка, держа «люгер» наготове.
Я выпрямился и метнул нож. В то же мгновение раздался выстрел. Я отшатнулся назад. Кровь заструилась по правому плечу, куда ударила пуля. Жгучая боль опалила меня.
— Выходите, капитан Пэйс! — закричал Стайн.
Я не трогался с места. Стайн осторожно двинулся вперед и увидел меня, прижавшегося
Нож торчал у него из левого предплечья, но удар, пришелся слишком высоко, и ранение не было опасным.
Стайн направил «люгер» прямо на меня.
— Значит, вы убили Иоганна? Я кивнул.
— Отважный, рыцарственный капитан Пэйс, — усмехнулся немец. — Но теперь я убью вас. Ничто не помешает этому.
Он выстрелил. Но я успел заметить, как резко дернулся в сторону пистолет. Лицо Стайна искривилось, и он выстрелил еще раз, и еще, и еще...
Невесть откуда взявшаяся зебра мчалась вниз по тропе. Она споткнулась, когда пуля ударила в нее, но по инерции продолжала бежать вперед и, налетев на Стайна, увлекла его за собой в пропасть.
Я едва успел посторониться — небольшое стадо животных, не замедляя бега, промчалось мимо меня.
...Я забыл о боли в плече, когда нес Анну вниз, к лагерю. Из событий последующих дней не все сохранилось у меня в памяти. Я был, как во сне. Лишь значительно позднее вспомнил, что взял с собой в дорогу еду и почти полную флягу воды. Какой-то, почти животный инстинкт помогал мне найти дорогу...
Не дойдя до Кунене, я взял влево к горам Кандао, к утесу, где мы встретили львов. Солнце било мне в лицо. Пот лил ручьями. Шапку я потерял во время стычки с Иоганном. Словно слепой, следовал я, по тропе, похожей на ту, на которой Анна нашла фатальный для себя онимакрис. Единственная мысль владела мною — доставить мою ношу на каравеллу.
Я остановился вечером, когда стало слишком темно, чтобы двигаться дальше. Долина Одиджанге расстилалась позади меня. Я устроил привал у скалы, на краю песчаного наноса. Прямо впереди высилась самая высокая вершина хребта Кандао, справа от которой были четыре небольшие вершины, словно четыре маленьких африканских кабанчика бежали за своей матерью...
Мало что осталось у меня в памяти о следующем утре. Вероятно, я был в горячке. Помню только, что рана болела сильнее прежнего, и то, что тропа, по которой я тащился, изменила направление и шла теперь на север, постоянно снижаясь. Я продолжал плестись вперед, даже не замечая, что солнце сожгло мне кожу. Вдруг сознание мое прояснилось, словно туман рассеялся над Берегом скелетов. Что-то постороннее вторглось в мое сознание. Вода! Озерко неподалеку от каравеллы! И сама каравелла! Мысль, что я мог пройти мимо и не заметить ее, подействовала на меня, словно инъекция адреналина. Я знал, что должен был делать. Пройдя к каравелле, я просунул тело Анны в открытый орудийный порт и с большим трудом пролез туда сам. Я не отнес Анну в каюту с влюбленными. Рядом была еще одна каюта, поменьше. Я опустил Анну на койку. Снял шарф, которым была окутана ее голова, наклонился и поцеловал. — Отступив, я бросил несколько зажженных спичек на постель... В течение часа все было кончено... Каравелла исчезла навсегда... Взошла луна. Я долго стоял, глядя на неостывший, шевелящийся, словно живой, пепел.
Потом решил поесть и постараться заснуть, но ни еды, ни фляги с водой не оказалось. Я оставил их на борту каравеллы!
И был один в Каокафелде, без пищи и воды...
Я отнесся к этому равнодушно. Паника охватила меня лишь на следующий день, когда пытался докопаться до воды в русле Кунене. Дорога была довольно легкой, и, перейдя долину Орумве, я шагал по руслу, направляясь к первому порогу. Меня охватил страх, когда стало ясно, что не могу вырыть в песке яму глубже полуметра. Песок засыпал ее быстрее, чем я отгребал его голыми руками. Это было похоже на детскую игру в песочные замки, только здесь надо мной стояла смерть. Я яростно выгребал песок, а он безжалостно ссыпался обратно. Лишь кончики пальцев стали влажными. Я неистово обсасывал их. Затем волна панического страха нахлынула на меня, и я бросился на осыпающуюся яму, роя ее как бешеная собака и сдирая ногти. Все было тщетно. Я уткнулся во влажный песок, который облепил мое лицо, словно крем от торта. Только тогда я осознал, как ослабел! Рана в плече открылась, из нее сочилась кровь.
Я сел и взвесил свои шансы. Если я доберусь до воды, то смогу дойти до места, где мы впервые вышли к руслу Кунене. Я выпил сколько мог воды из озерка, когда уходил от останков каравеллы. Сейчас я просто хотел пить, но еще не мучился от недостатка воды. До острова Двух кривых дюн было более двух суток пути. Возможно, что в моем теперешнем положении это слишком много. Пищи у меня не было, как и не было никакой надежды найти ее. Я решил докопаться до воды ниже по реке, там, где русло было более твердым.
Я прошел не больше мили, когда ветер переменился на северозападный. Зимой на море такая перемена означает только одно: ветер гонит воду против прибрежного течения, и на расстоянии многих миль на море начинается волнение. Затем он неожиданно стихает, словно отрезанный взмахом ножа, и наступает штиль. А потом туман — самый густой туман, который я когда-либо встречал, обволакивает море и берег.
Но я, ничего не соображая, брел вперед. Я понял это только тогда, когда выбрался из речного каньона на открытое русло. Плотная завеса сразу окутала меня. Солнце было скрыто во мраке белого, несомого ураганом песка. Он резал глаза, забивал нос и рот. Ветер, казалось, поднимал каждую песчинку. Найдя местечко потише, я вновь попытался выкопать в песке ямку, лишь бы добыть немного воды. Все было напрасно. Даже кончики пальцев оставались сухими. А я так рассчитывал напиться здесь в последний раз перед тем, как сделать последний бросок к острову Двух кривых дюн... Если остаться на месте, то придется ждать не меньше трех-четырех суток, пока перестанет штормить. Такой ветер редко кончался быстрее. Я понимал, что погибну за это время. Мне оставалось одно — направиться на юг — если только в этой песчаной буре отыщу слоновью тропу. Теперь я понимал, почему один только вид песка приводил Иоганна в неистовство.
Часа через три я набрел на тропу и потащился по ней...
К заходу солнца я понял, что все кончено.
Ослепленный песком, изнемогая от усталости и жажды, я мешком повалился наземь. Белый песок Кунене уступил место серой скрипящей грязи. Уши, глаза, ноздри, рот — все было забито безжалостным, беспощадным песком. Я лежал рядом с тропой. Сознание вернулось ко мне лишь после наступления сумерек. Я лежал и наблюдал за крохотным насекомым, внезапно выползшим из песка в десятке сантиметров от моих глаз. Затем появилось еще одно, и еще... Они вылезали из песка и словно катапультировались в воздух. Истерически, слепо, безумно я принялся барабанить руками по песку, откуда выползали эти маленькие серые жучки.
Онимакрис! Я был так слаб, что только вдавливал их в песок, не причиняя им никакого вреда. Они отползали от меня в сторону и улетали.
Онимакрис!.. Проклятие, почему, почему мы раньше не обнаружили их здесь, здесь, неподалеку от острова Двух кривых дюн?!
Большая гиена, с облезшей шерстью, страдавшая от урагана не меньше меня, сидела поодаль, футах в десяти, и глядела на меня. Итак, могильщик явился еще до того, как умерла его жертва. В бессильной ярости я швырнул в гиену горсть песка, но животное даже не шевельнулось. Не в силах подняться, я отполз ярдов на двадцать в сторону от тропы. Животное последовало за мной и село, соблюдая ту же дистанцию.