Журнал «Вокруг Света» №08 за 1986 год
Шрифт:
Дэвид передал мне книжку. На разрисованном цветами переплете напечатано: «От учеников Ричмондской школы. Хановер, штат Нью-Гэмпшир, США». Я вспомнил ту встречу со школьниками.
На первой странице: «Нашему новому другу... Как знак мира между народами наших стран, Фрэнк Томе, учитель». А дальше каждая страница отдана кому-либо из его учеников. Сколько страниц, столько откликов.
«Оказывается, я ничего не знала о жизни в Советском Союзе. Вы живете совсем не так плохо, как я думала»,— пишет Сара Манчестер.
«Я хочу мира между нашими странами... Терри Бойл».
Кристи, Дона, Ларе, Вероника...
Аллан Миллер старательно вывел по-русски: «Я был
А Ник Йейгер делится своими планами: «Вряд ли будет возможность выучить русский язык в школе. Надо скорее поступить на курсы...»
Благодарности, пожелания, шутки, рисунки...
«Как я рад, что и русские любят мороженое!..» — восклицает Джош Хант.
«Когда стану взрослым (если мир во всем мире еще не победит), отдам свои силы борьбе за мир...» — обещает Чарлз Босвелл.
Дэвид Брэдли уже не один. У «Мостов к миру» неплохая опора. Пусть пока на уровне «корней травы».
Владимир Шинкаренко
Живет на Пинеге мастер
— Ну что... пофантазируем? — по-свойски подмигнул мне Анатолий Мысов. Он переминался с ноги на ногу, как застоявшийся конь, выказывая всем своим видом полную готовность ехать, двигаться, лететь куда глаза глядят. Только бы не оставаться дома! Опостылело ему это вынужденное домашнее сидение с бесконечным мытьем посуды, подметанием полов и разглядыванием редких прохожих за окном. Зимний охотничий сезон у него окончился, а весенний еще не начался — нечем заняться вольному человеку! Поэтому мое появление в верхнепинежском поселке Палова Анатолий расценил как возможность встряхнуться, развеяться, повеселить, распотешить душу. Куда только подевалась его степенность и спокойная рассудительность?!
— Предлагаю три сюжета,— бодро говорил Мысов, влезая в телогрейку и выискивая глазами запропастившийся коробок спичек.— Изюгу-избушку помните? Мы там с вами как-то ночевали, отсюда не больше десяти километров. Встанем на лыжи — и айда. Печку натопим, пофантазируем, а? Там запас дров есть, лежанки с одеялами. Заодно и капканы проверим. Вы как?
У меня таких избушек по Пинеге штук пять разбросано. И самая дальняя — Васюки, семьдесят два километра вверх по реке. Может, слышали? Это ж работа такая — охота, о-го-го! На две тыщи пушнины в год должен сдать, это норма. А когда и в какие сроки, уже моя забота. Я сам себе начальник и подчиненный.
— Ну а второй сюжет? — поинтересовался я.
— Мишу подымать будем,— шепотом сообщил Анатолий и оглянулся на дверь.— Спит больно сладко, мне одному не управиться.
— Кто это — Миша? — Я сделал вид, что не понял.— Сосед ваш или родственник?
— Медведь,— серьезно сказал охотник.— Залез, понимаешь, в завалящую берлогу, и хоть бы хны. И где место выбрал для спячки — в километре от дороги! Совсем не боится человека! Прямо на делянке устроился, пыхтит, как пожарник.— Мысов выбежал в жилую горницу и снял со стены ружье, прокричав оттуда: — Я вас вторым номером поставлю и шестнадцатый калибр с двумя жаканами выдам, а сам с собаками подымать пойду. Вы как?
— Нет,— не согласился я.— Пускай себе спит!
— Нет, так нет,— охотно отозвался Анатолий и повесил ружье на место.— Тогда Мужиково! Решено и подписано — едем в Мужиково к Старцеву. Посидим, пофантазируем, а? Он вам столько всего порасскажет — о-го-го!
—
Мысов развел руками и сказал с некоторым раздражением:
— Василий Васильевич — это отец, а Иван Васильевич — его сын. Вот к сыну-то и поедем. Он там целый поселок выстроил. Белореченск называется. Белореченск тире Мужиково — это кому как нравится... Ну встали и пошли!
Тринадцать лет назад, когда я впервые побывал в Паловой, Анатолий плавал мотористом рыбинспекции, обслуживал самый дальний участок реки, до верховьев. Я хорошо запомнил его узкую, похожую на пирогу лодку, «впряженную» в двадцать лошадиных сил мотора «Москва».
Сколько таких суденышек сделал Мысов за свою жизнь, он и сам не помнил. А ведь не простая это лодка — осиновка! Или, как ее еще называли, долбленка, душегубка, стружок. Выдолбленная из цельного осинового бревна, она была удивительно маневренной и легкой, несмотря на семиметровую длину. И к тому же абсолютно непротечной. Никакие пороги, никакие перекаты не были опасны ей, она уверенно обходила мелководья и травянистые заросли. А когда надо, моторист одной рукой, без всякого напряжения, затаскивал лодку на берег.
Хорошо помню, как мы расселись в лодке, чихнул, взревел мотор, и осиновка, высоко вздернув нос, понеслась против течения, раскидывая по сторонам хлопья пены. Пинега была здесь узкой и какой-то домашней — такой Пинеги видеть мне еще не приходилось.
Возле Мужикова, куда мы тогда плыли, работали лесозаготовители. Разработки велись в основном вблизи реки, что же касается дальних боров — беломошников и зеленомошников, то они оставались в то время собственностью природы. Добраться туда можно было потаенными тропами и только зимой — по «ледяночке». Но Мысов говорил мне, что и сюда, в пинежские верховья, скоро протянут с берегов Северной Двины бетонную дорогу. От нее в разные стороны разбегутся сотни километров веток-времянок, они-то и приведут к нетронутым борам и чащам. И Мужиково станет центром нового лесопромышленного района.
Мы миновали одну живописную излучину, другую, и перед нами открылся крохотный, в цветах бугор посреди тайги, дружная стайка избушек и амбаров, прижавшихся почти к самой воде. Все население Мужикова спешило нам навстречу: Василий Васильевич Старцев, его жена, сестра жены и две лохматые собаки.
Еще в Паловой я был наслышан о том, что хозяин живет здесь безвылазно многие годы, и ожидал встретить хмурого нелюдима с недобрым взглядом, эдакого пустынника-анахорета, отрешенного от благ цивилизации и, быть может, даже чем-то обиженного жизнью. Но к нам спускался с берега бойкий старичок в белой рубахе, и глаза его лучились радостью предстоящей встречи. Руки его нетерпеливо тянулись к лодочному тросу, чтобы зачалить нас в удобную бухточку, и еще он кричал жене, чтоб побыстрее ставила обед: народ приезжий, чай, проголодался...
По дороге в избу я спросил у Василия Васильевича, как он живет здесь, чем занимается круглый год. Ведь какие нервы нужно иметь, чтобы не впасть в отчаяние посреди пурги и зверья, когда лишь только дым из трубы, да лай собак, да подслеповатое оконце с тусклым мерцанием керосиновой лампы напоминает о присутствии человека. Мужиково — последний населенный пункт, выше по реке уже никто не живет.
— Дальше все лес да бес,— балагурил Старцев. Под «бесом» он подразумевал птицу и зверя.— От них и кормимся. И что один недодаст, у другого добудем...