Журнал «Вокруг Света» №08 за 1991 год
Шрифт:
— Значит, ему придется тут ночевать.
— Надоели мне эти жалобы. Хорошо хоть, что в шесть я ухожу.
— Надеюсь, к этому времени девушка вернется, — сказал Иносент. — Я буду в баре.
По пути в бар он остановился у телефонной будки и позвонил в три места. В первый раз Иносент сказал: «В «Форт-Джордж» живет некий Уитмен Лемюэль. В две минуты седьмого позвони ему и скажи, что слышал о его затруднениях с самолетом. Предложи встретиться в Муниципальном аэропорту и обо всем договориться. Обещай увезти его сегодня же. Нет, тебе не придется тащиться в аэропорт».
Второй разговор был таков: «Тут американский парень Уитмен Лемюэль хочет лететь из Муниципального где-то в половине седьмого. Ищет место в самолете. Придеритесь к чему-нибудь и арестуйте его. Нет, вам не придется подкреплять обвинения».
И, наконец, третий звонок: «Часов в семь к вам привезут американца по имени Уитмен Лемюэль. Он проведет у вас ночь. Не трогайте его, но настращайте хорошенько. Утром я приеду и вызволю его. Надеюсь на его благодарность».
Между небом и землей...
Когда, болтаясь между небом и землей, Кэрби вновь увидел свой участок и храм, было всего пять часов. Вот уже полчаса, как он летит навстречу солнцу. Можно подумать, он и без того не зол, не взбешен, не психует и не сердится!
Тщетно успокаивал он Лемюэля по дороге в Белиз-Сити; тот отказывался беседовать разумно и либо стенал по поводу загубленной репутации, либо горестно обвинял Кэрби в крушении своей карьеры. В Муниципальном аэропорту он выскочил из самолета, едва перестали крутиться колеса, и галопом бросился к конторе, крича: «Такси! Такси!»
И вот Кэрби снова в своих владениях. Он отправился на холм, где его уже ждали Томми, Луз и остальные. Все смотрели на него вытаращенными глазами.
— Ты едва не вмазался, — объявил Томми.
— Эх, знали бы вы, что значит «вмазаться»! — злобно ответил Кэрби. — Тут только что побывала баба-археолог, черт бы ее побрал! Сейчас она едет докладывать об открытии храма майя.
— Плохо дело, — заметил Луз.
— Куда она едет? — осведомился Томми.
— Задержать ее мы не сможем, да и не имеет значения, с кем именно она будет говорить. Вся подлость в том, что эта зануда — честная.
— Кхм... — произнес Луз.
— Надеюсь, сегодня она не успеет привести подкрепление, но завтра наверняка вернется. Она думает, что я приехал сюда, чтобы десполиировать храм.
— Что-что? — переспросил Луз.
— Разорить и разграбить его, — объяснил Томми. — Что делать будем? Займем оборону?
— Тут будут полиция, репортеры, фотографы, археологи, чиновники, — сказал Кэрби.
— Полный набор, — подвел итог Томми.— Дело дрянь. Кэрби покачал головой.
— Противно, конечно, но придется все убрать.
— Навсегда? — спросил Томми.
— Господи, надеюсь, что нет, — Кэрби со вздохом посмотрел на свой шедевр. — Но надо, чтобы шум утих. Она вернется сюда с кучей народу, а тут ничего нет. Если повезет, ее сочтут психопаткой.
Перевел с английского Андрей Шаров
Рисунки В. Хомякова Продолжение следует
Александр Дюма (отец). Из Парижа в Астрахань
Окончание. Начало см. в № 6 , 7 /91.
Свежие впечатления от путешествия в Россию
Охота увела нас примерно на лье от замка. Было пять часов. Обед — чрезмерная роскошь после завтрака, устроенного в полдень; нас ждали к шести. Мы возвращались беретом реки, что дало нам возможность еще раз увидеть наших соколов в деле. Действительно, вскоре мы подняли высокомерную серую цаплю, и, хотя она взлетела вдалеке, сокольники сняли колпачки с обеих птиц, и те взвились со скоростью, тягаться с которой с ними не могло бы ничто, разве только молния. Атакованная сразу двумя врагами, цапля не имела никаких шансов на спасение; но в отличие от лебедей она старалась защититься. Ее длинный клюв и правда — странное оружие, на которое порой натыкается сокол, пикируя на нее; но то ли из-за неловкости с ее стороны, то ли от сноровки ее противников, но через минуту цапля потерянно устремилась к земле, где благодаря стремительной скачке одного из сокольничих была взята живой и почти без ран. Жизнь ее была спасена, и ей, с обрезанным крылом, предназначалось стать украшением птичьего двора князя. Большие птицы-путешественники — аисты, журавли, цапли — приручаются очень легко. Оба сокола получили еще раз по кусочку окровавленного мяса и казались очень довольными своей судьбой.
Гомерическое изобилие, гостеприимство критского царя Идоменея не идут ни в какое сравнение с гостеприимством и изобилием, предложенными нам калмыцким князем. Один перечень обеденных блюд и вин, чтобы их орошать, занял бы целую главу. Во время десерта княгиня Тюмень и ее фрейлины встали из-за стола. Я хотел поступить так же, но г-н Струве, от имени князя, попросил меня остаться; отсутствие княгини и фрейлин предусматривалось праздничной программой и обещало сюрприз. Князь сам принялся нас развлекать и забавлять, да с таким остроумием, что оставалось лишь ему не мешать или скорей всего дать себя этим увлечь. Но вот, через четверть часа после ухода княгини и фрейлин, распорядитель церемоний, постоянно в красном с желтым капюшоне на голове и жезлом в руке, совсем тихо сказал несколько слов на ухо хозяину.
— Господа, — сказал князь, — княгиня велела мне пригласить вас к ней на кофе.
Приглашение было слишком кстати, чтобы медлить. Княжна Грушка, европейский наряд которой относил ее к числу цивилизованных женщин, взяла меня под руку, и в сопровождении князя Тюменя мы пошли за распорядителем церемоний. Вышли из замка и направились к небольшой группе юрт, стоящих в тридцати шагах от господского дома. Эти юрты были для княгини дачей со службами, а точнее, ее любимым жилищем, ее национальным домом, который она предпочитала всем когда-либо построенным каменным домам, от дворца Семирамиды до китайского дома месье Алигра.
Там нас ожидало действительно любопытное зрелище; мы оказались в самой гуще Калмыкии. Юрты княгини — три, сообщающиеся между собой: передняя, салон и спальня, умывальня и гардероб — сказал бы, крупнее обычных, но той же формы и с внешней стороны покрытые тем же войлоком, что и жилища самых простых ее подданных. Средняя, то есть основная, принимала дневной свет как обычно, сверху — через круглое отверстие, но оно было затянуто красным узорчатым шелком; расшитый хорасанский войлок застилал весь пол, покрытый еще богатым ковром из Смирны. Против двери раскинулся громадный диван, который днем служил канапе, а ночью кроватью; по обе стороны от него возвышались, напоминая этажерки, два алтаря, уставленные китайскими безделушками; над алтарями, в воздухе, пропитанном духами, висели развернутые разноцветные вымпелы.