Журнал «Вокруг Света» №09 за 1988 год
Шрифт:
— Попробуем сами найти «водяной бамбук»,— сказал Ракитин, махнув рукой Хунту. И первый ствол, который он встряхнул, ответил ему звучным всплеском. Бамбук с водой имел отличную от остальных блекло-желтую окраску ствола и, кроме того, почти всегда рос под углом 30—45 градусов к земле.
Эти наблюдения были очень важны...
Тропа шла под уклон. Она то обегала поваленный ствол, то исчезала под ворохом опавшей листвы, то скрывалась в густой траве с острыми, как бритва краями. Однако Синь легко отыскивал ее по каким-то лишь одному ему ведомым приметам. Лианы коричнево-зелеными змеями переползали с дерева на дерево. Отовсюду свисали гирлянды цветов, мохнатые пряди голубоватого густого
— Донгти Синь, а это что за дерево? — спросил Хунт.
Невысокое, стройное, прямо-таки изящное дерево называлось «кей-нью». В отличие от многих своих собратьев, кора у него была шероховатой и почти белой. Среди темно-зеленой листвы, словно бусины, алели круглые, мелкие «рябиновые» ягоды. Но главная его достопримечательность заключалась в другом. Синь сделал на стволе зарубку, и из нее выступила крупная молочно-белая капля — густая, вязкая, словно латекс гевеи — знаменитой прародительницы каучука. Соком «кей-нью» намазывают ветви плодовых деревьев, на которые часто садятся птицы, и через некоторое время он густеет, превращаясь в настоящую липучку. Так что неосторожная птица намертво приклеивается к ветке.
Было почти шесть часов вечера, когда мы, усталые и проголодавшиеся, буквально повалились на скамейки в столовой. А Фан уже суетился, расставляя тарелки и покрикивая на Са, который был ему выделен в помощники. Фан постарался на славу. После закуски — густо наперченного салата из отваренного и мелко нарезанного цветка дикого банана с луком, заправленного уксусом, каждый получил по полной тарелке темно-коричневого духовитого супа из древесных крабов и порцию отварного маниока. Десерт состоял из зеленых тонкошкурных плодов гуаявы величиной с голубиное яйцо. Они имели беловатую мякоть приятного кисловатого вкуса, напоминавшую боярышник.
Как обычно, вечером все собрались у костра. Каждый принес с собой кружку, а Фан обеспечивал крепким чаем — вьетнамским или, по желанию, грузинским.
— Донгти Синь,— обернулся к охотнику Ракитин,— а ведь нас интересуют и звери. По ночам мы постоянно слышим их голоса, но самих еще не видели.
— Охотиться ночью трудно,— покачал головой Синь,— но если надо... Утром я схожу домой в деревню, а когда стемнеет, вернусь. Тогда и пойдем в джунгли на охоту. К этому времени будь готов.
Лок объяснил Ракитину, что охотиться они с Синем пойдут одни: если много людей в джунглях — удачи не будет.
Назавтра Синь появился под вечер в сопровождении худощавого подростка, которого звали Дан. Оба были вооружены старинными ружьями, заряжавшимися с дула. Через плечо у Синя висела вместительная сумка, скроенная из желтовато-коричневого меха. Он был одет как обычно, только на этот раз опустил рукава рубашки, а шорты заменил длинными брюками. Но вместо привычной кепочки его голову украшало странное сооружение из плетеной шапочки-сетки, к которой была прикреплена... коптилка — маленькая баночка, заполненная пальмовым маслом, где плавал фитилек. Оказалось, что это необходимо для освещения мушки ружья. Синь неторопливо отмерил порцию пороха и, засыпав в ствол, тщательно забил пыжом. Туда же последовал заряд дроби и еще один пыж. На куферку — выступ в казенной части ствола — он осторожно насадил пистон и, любовно обтерев ствол рукавом, уселся на корточки. Дан мигом достал из костра горящую веточку и поднес к фитилю коптилки. Вспыхнув, затрепетал
...Ночью джунгли были полны звуков, но главные музыканты здесь — цикады. Они как бы создавали непрерывный звуковой фон.
Бесшумно ступая, Синь шел впереди, и огонек на его голове светился, как маячок, в непроницаемой тьме тропического леса. Вдруг он замедлил шаги, остановился и сделал рукой знак, чтобы Ракитин приблизился. Впереди в темноте едва виднелась неширокая прогалина. Тусклый оранжевый луч фонарика Синя медленно пополз вдоль опушки, высвечивая то обломанный ствол банана, то причудливый куст, то частокол бамбука. Иногда на пути его вспыхивали и снова гасли таинственные зеленые и красные огоньки. Ракитин тоже включил фонарь, и луч света ослепительной белой дорожкой пересек поляну. В кустах послышались какая-то возня, писк, шорох — и все затихло.
Синь резко повернулся к нему и удручающе произнес: «Кемлам (плохо)». Они присели на поваленное дерево. Охотник, глотнув воды из фляги, полез в сумку, потом похлопал себя по карманам и, повернувшись к Ракитину, сделал вид, что выдувает дым. Он что-то сказал, а Ракитину вдруг почудилось: «Тьфу! Моя трубку потерял». Наверное, именно так и должен был сказать старый гольд Дерсу.
Синь пригнулся к земле и, подсвечивая фонариком, медленно пошел обратно по своим следам. Ракитин не сомневался, что искать в ночных джунглях трубку еще сложнее, чем иголку в стогу сена. Но он заблуждался в способностях Синя. Минут через пятнадцать охотник издал радостное восклицание и, вернувшись, с торжеством показал Ракитину найденную трубку. Страшно довольный, он присел на корягу, любовно обтер трубку рукавом и, не зажигая, сунул в рот...
Они долго стояли, прислушиваясь к ночным джунглям. Но там царило полное спокойствие. Затем еще часа два бродили по ночному, полному таинственных звуков лесу. Синь тщательно высвечивал каждое более или менее подозрительное дерево в надежде обнаружить притаившееся там животное, но удача явно отвернулась от охотника. Наконец Синь взял Ракитина за руку и показал на полную луну, как бы объясняя, что в такую ночь не может быть удачной охоты, и, сказав: «Веня (домой)»,— быстро зашагал к лагерю.
...Его разбудил грохот выстрела. Ракитин вскочил, присел на койке, прислушался. Но все было спокойно: ни тревожных окриков, ни суматошной беготни. По-прежнему стрекотали цикады, и будто издалека доносился негромкий разговор людей, сидевших у костра.
Ракитин снова лег, хотел было заснуть, как по тенту палатки кто-то осторожно похлопал рукой и чей-то голос спросил:
— Донгти Витя, ты не спишь?
— Не сплю, не сплю,— сказал он, уже окончательно просыпаясь.
— Синь зверя убил,— теперь Ракитин узнал голос Хунта.
Не одеваясь, он засунул ноги в резиновые сапоги и выполз наружу. Возле ярко горящего костра, попивая чай, расположились двое дежуривших и Дьяков. Неподалеку в привычной позе — на корточках — сидел Синь, с невозмутимым видом дымя трубкой. У ног его лежала туша какого-то зверя.
— Кто это? — подойдя, спросил Ракитин, посматривая на охотничий трофей.
— Тю-тю,— сказал Синь, выпуская длинную струю дыма.
Так вот кому принадлежало это жалобное и протяжное «тю-тю», которое они так часто слышали в окрестностях лагеря.