Журнал «Вокруг Света» №10 за 1988 год
Шрифт:
Думаю, «контрас» растерялись, потеряв наш след, и их поисковые группы сейчас прочесывают окружающую местность. Представляю, как рассвирепел Бенито Браво при таких огромных потерях: разгромлен аэродром, уничтожено четыре самолета, не меньше двух сотен его солдат.
Я повернул ребят к реке: Рио-Коко не слишком глубокая, на мелководье поросла кустами, высокой водяной травой. И я вспомнил о том мысе, где склон горы входил в реку: бережок над тем мысом неширокий, место укромное.
Мы спустились с горы на берег реки, где тянулась полоска леса, и все повалились на траву. Маневр удался, все невредимы.
Все пока шло, как и было задумано: до темноты отсидимся, а ночью отправимся дальше, на Халапу, и через день-другой догоним своих.
Такое со мной ранее случалось, но не в этот раз.
Едва лишь выставил я новых часовых, Мауро подал сигнал: от аэродрома на нас двигалась группа «контрас», и с горы, где мы прошли, еще одна. Оставалось идти только на запад. Но это было рискованно: нас могли заметить. Да и кто знает, может, они взяли этот район в кольцо? Я бы так и сделал.
И я приказал: в воду, в кусты.
Прошло десять-пятнадцать минут, когда обе группы «контрас» встретились едва ли не над нашими головами. Мы лежали в воде, среди кустов осоки и тростника, под самым берегом, и буйная зелень скрывала нас со стороны суши. Они нас не видели, но не видели их и мы.
Говорил я вам, что не везет мне порой в мелочах, в деталях: так и сейчас. Эти сволочи расположились как раз над нами — нашли себе место для привала... Мы слышали их голоса. А сами молчали час за часом, чувствуя, как слабеем, как набухают наши тела в воде. И есть нам так хотелось! А там, наверху, принялись за обед, потом за ужин. Утром завтрак, потом обед! Казалось, они никогда не уйдут и до конца жизни мы будем разбухать в воде, пока не сгнием совсем.
Но мы молчали. Ни звука не слетало с наших губ. Ни у кого. Мы должны были победить их. Их — и себя.
Через двое суток они наконец снялись с лагеря. Я слышал, когда они убирались, как кто-то, видимо, из старших ругался:
— Бенито с нас шкуру спустит! А что делать? Сквозь землю они, что ли, провалились? Может, их вертолет забрал? Или утонули они? Или под водой ушли?
Они все же убрались прочь. Но я ждал еще с полчаса, не меньше, прежде чем дал сигнал вставать. Выглядели мы дико. Себя я не видел, но товарищи мои были как с того света: синие, с ввалившимися глазами, со слипшимися волосами, закоченевшие от холода. Мы выкарабкивались на берег и сразу падали. «Ну и армия,— думал я.— Хоть сейчас бери голыми руками».
Ох, как не хотелось двигаться — лег бы и спал, спал бы на солнышке. Но через силу я содрал с себя одежду, встал, пошатываясь, как после тяжелой работы, и пошел к воде, умылся, прополоскал одежду, треклятую их синюю форму. Следом за мной то же проделал Рейнальдо, затем Сильвио и все остальные.
Хуже всех выглядел Мауро: его била лихорадка, а на солнце его просто колотило. Плохи дела. Я не знал, как и что делать.
К ночи похолодало, и Мауро пришел в себя. Он был очень слаб, но оделся и сказал, что пойдет.
Мы двинулись в путь. Сначала на запад, потом на юг, в горы. Топали всю ночь. К утру совсем выбились из сил. На противоположном склоне, к счастью, обнаружили в горе большую нору, вроде пещеры. Там и улеглись спать.
Проспали день и ночь. Утром из своего убежища мы снова увидели внизу, в долине, синие мундиры «контрас». Решили повременить с выходом. И только ночью — снова в дорогу. В противоположную от синих мундиров сторону, потому что сейчас боя мы принять не могли. Боеприпасов у нас осталось совсем ничего, а сил и вовсе никаких. И мы не ели уже трое суток. Те запасы, что взяли с собой, съели на привале, когда выбрались из реки. Несколько банок консервов только и уцелели в воде, а хлеб размок, сахар вообще исчез.
Мы искали съедобные коренья и кое-как приглушали голод.
А потом я разбил компас. Неловко споткнувшись на склоне, я попытался уцепиться за камень, чтобы не загреметь вниз. В результате — корпус компаса остался на ремешке, а вот стекла и стрелки как не бывало! С яростью швырнул я этот корпус в кусты. И так ориентировались мы приблизительно, а теперь совсем потерялись. Очередным утром солнце взошло у нас перед носом, через два дня — слева, еще спустя два дня — справа. Я в отчаянии думал тогда, что нас водит какая-то нечистая сила. Кажется, где-то в конце первой недели мы потеряли счет времени. Видите ли, у всех нас часы остановились в воде, даже водонепроницаемые японские у Мауро. До того оно вроде остановилось. А тут и вовсе пропало.
Остались горы, лес, усталость, голод. Даже чувство безопасности перестало быть обостренным, стало обыденным, превратилось в неотъемлемую частицу нашего бесконечного движения по горам. Вверх, передышка, спуск в долину. Снова — гора. Отдых на вершине. И так снова и снова. Ясное дело, я старался не вести ребят в лоб горы: шли склонами, пытаясь обойти самые острые скалы, миновать самые тяжелые гребни.
Но ведь и я устал, страшно устал. Однако ощущение, что я должен, что я обязан вывести их, что мне, командиру, отвечать за их жизни, давило на меня. И оно, это ощущение, двигало мной, давило на меня больше, чем на других.
Словно заблудившиеся пришельцы из иного мира, мы двигались ночами, сливаясь с ночью и лесом. Звезды на черном небе и светлячки во мраке чащи поблескивали, как путеводные указатели, как признаки жизни, ожиданий, веры и надежды в сплошном темном полотне лесной ночи.
Не знаю, смогли бы продержаться, не подбери я самых сильных парней, не имей мы за плечами опыт стольких лет партизанской жизни.
И я думал о Лауре. Меня грели ее тепло, стук ее сердца сливался с моим, я словно видел ее глазами души. Еще я думал о Рауле, который подростком, оставаясь дома, всегда просил меня — вернись, Маноло! Лаура не просила — вернись живым,— она только смотрела на меня, не отрывая глаз, долгим бездонным взглядом, и я видел бездну, которая раскрывалась в ее глазах.
Так что вело нас вперед? Только ли инстинкт самосохранения?
Горы казались безграничными — не знаю, мне ли одному,— но думаю, что нет. Только мы ничего не обсуждали, ребята слушали мои команды, а я не имел права колебаться. Я — вел: бездорожьем, без времени и ориентиров. Целью были — жизнь и вера в то, за что мы боремся, ради чего живем.
Ясное дело, я не думал так все время. Скорее это были не мысли, а чувства. Они были постоянно, только отодвигались перед буднями — надергать съедобной травы, собрать орехов, напиться воды, улечься спать. Это был бесконечный марш к жизни, которая никогда не кончится: будут идти через горы другие, и так будет всегда.