Журнал «Вокруг Света» №11 за 1980 год
Шрифт:
— Что это означает? — спросил я у Энни.
— Это осталось от племени сиу, — отвечала она, — но прочесть это теперь уже некому. Я пыталась разгадать смысл этого, но... Дело в том, что традиции утеряны. Да и как им было уцелеть?
В 1885 году в тех местах, где кончаются прерии и начинаются леса, то есть в северных районах канадских провинций Саксачеван и Манитоба, вспыхнули восстания индейцев. Туда были направлены войска, точно так же, как это было сделано ранее в США, и восстание потопили в крови. Это был конец. Конец юридический, конец военный, конец экономический — бизонов больше не было, их всех уничтожили. Без бизонов жизни быть не могло, и судьба индейцев была решена. Но какие-то жалкие остатки их ушли на север, в леса на территории между Лабрадором и Гудзоновым заливом и Юконом с Аляской. Ушли в самые глухие места. Там безлюдье на тысячи миль. Вот там-то и обосновались — не тысячи и не сотни, а десятки индейских семей, живущих по старым законам и обычаям. Основа жизни — охота. Добыча мехов и продажа их за сотни миль от стойбища белым скупщикам. От них получают охотники-индейцы оружие, снаряжение, немного табака и соли, очень редко красное и синее сукно для женщин. Больше ничего. Места их постоянного обитания фактически неизвестны. Они меняют место, когда в округе охотка больше не кормит. Они живут там и зимой и летом. Зимой даже легче жить. Пройти можно везде. Не то что в летнее время.
Энни вот уже несколько лет отправляется к ним ранней весной и возвращается поздней осенью. Это последняя возможность воочию убедиться во многом или, наоборот, преодолеть предвзятые мнения о жизни и обычаях индейцев. Сначала они не принимали ее в свой круг. Но она, как женщина, довольно скоро вошла в доверие к старым сквау в одном из далеких стойбищ. Эти старухи занимают важное место в родовой иерархии. Дело мужчины — охотиться и быть воинами, а старые женщины управляют жизнью в семье, в быту стойбища. Короче говоря, теперь Энни принимают как свою в двух или даже трех стойбищах. Ей только надо прибыть весной в определенное место на определенном озере, доступном для небольшого гидроплана. Там ее уже ждут индейцы с каноэ. Иногда ей приходится ждать их несколько дней. Это важная деталь, так как места стойбищ постоянно изменяются, и без друзей Энни просто не найдет их. Самое дорогое, что она везет туда, — иголки, нитки и цветной бисер. Еды везти не надо. У них все есть. Лес и карибу, иногда лоси хорошо их кормят и одевают. С эскимосами, своими ближними соседями, они не смешиваются. Хорошо знают друг о друге, но это два разных мира, два мировоззрения. Впрочем, они так далеки друг от друга, что встречи могут быть только случайными.
Индейцы сумели сохранить весь свой пантеон духов и образов, захваченных из прерий и приобретенных в лесах севера.
Власти имеют об индейцах весьма смутное представление. В конце концов, их так мало. Энни сказала, что она имеет дело с двумя родами, это около семидесяти-восьмидесяти человек. Ну кто с ними станет возиться? Их оставили в покое, о них забыли. Все забыли, кроме Энни. Она полагает, что это наилучший выход. От прямого общения с современной цивилизацией они перемрут от болезней или еще хуже — сопьются, так как сейчас разрешена продажа спиртного любому индейцу. Впрочем, Энни не скрыла, что у них там очень высокая детская смертность. Жизнь этого последнего осколка бывшего великого племени кри 1 висит на волоске. Равновесие неустойчивое.
Энни обвела рукой бесконечную вереницу луков и стрел, весел и детских люлек за стеклом витрин в безлюдных залах музея.
— Единственно, что их поддерживает, это чувство необходимости сохранения традиций. Из поколения в поколение, а если считать с 80-х годов прошлого века, их сменилось уже три или четыре, старейшины в этом небольшом мирке сохраняют предания и основы духовного мира. В нашем понимании, — говорила Энни, — это религия, а в их — просто образ жизни, где все живое в лесах и сам лес одухотворены. Вспомните Гайавату Лонгфелло и вы сразу поймете духовный мир людей из этих двух стойбищ. Но все же у них заметна некоторая деградация, упрощение обычаев. Например, я ни разу не видела, чтобы они совершали обряды с исполнением священных танцев. У них отсутствуют имена, исполненные поэтического, свежего чувства. Нет женщин с именами, скажем, «Утренняя Роса» или «Свет Вечерней Звезды». Имена теперь простые, часто связанные с обязанностями в быту или на охоте, а у мужчин имена связаны с животным миром, вроде — «Бродящий Волк» или «Летающая Сова». Чувствуется, что у них смешались обычаи прошлого, сохранившиеся только по случайным воспоминаниям и пришедшие из разных племен. Энни слышала у них такие слова из песни, которую поют у костра:
Один я иду по дороге,
Которая никуда не ведет...
Но зато я ухожу прочь
Отсюда, где никого не осталось...
По словам Энни, примерно такие строки были записаны фольклористами еще в конце прошлого века у индейцев из прерий. Содержание может быть отнесено и к очень давним временам, но теперь слова эти зазвучали по-новому. Энни горько вздохнула.
Старое поколение ушло навсегда охотиться в вечные прерии наверху, куда ведет великая дорога — Млечный Путь. Но за последние годы выросло молодое поколение в тех же лесах на севере, и у них другая жизнь...
В. Пеутин
За Ганнибалом на слонах
Школьный курс истории тем силен, что не оставляет места для сомнений: было так, как написано в учебнике. Поскольку для большинства людей соприкосновение с историей прекращается с окончанием школы, они так и живут с полученными в ней представлениями.
Те же немногие, для кого история становится профессией, сталкиваются иной раз с тем, что общеизвестные факты при проверке оказываются не столь уж точными. Считали, к примеру, что человек каменного века тратил на изготовление топоров, наконечников для стрел и копий многие дни. От долгого повторения это утверждение превратилось в аксиому. А потом вдруг в наши уже дни решили проверить это на практике, и выяснилось, что средний лаборант может изготовить за день топоров и стрел на небольшое племя.
Иногда — чаще всего не профессионалы, а любители — впадают в другую крайность: начинают сомневаться в вещах, которые подтверждены документально и скорее всего имели место. И множатся доказательства того, что Колумб не плавал в Америку, Троянская война — это иносказание! где имеется в виду нечто совсем другое, а египетские пирамиды — вовсе не усыпальницы фараонов, а своего рода счетные машины.
Ганнибал, карфагенский полководец, так прочно и надежно вошел в историю, что благодаря ему появилось в сборниках «Крылатых латинских фраз» выражение «Ганнибал анте портес» — «Ганнибал у ворот», служащее для обозначения крайней опасности. Причиной тому смелые и остроумные действия Ганнибала, разбившего римские войска у Тразименского озера и при Каннах и вышедшего в глубь Апеннинского полуострова.
Нашлись, однако, люди, которые засомневались: а был ли Ганнибал? А если был, переходил ли Альпы? А может быть, не переходил?
Дело в том, что карфагенские войска наводили ужас на неприятеля боевыми слонами, вытаптывавшими пехоту врага. Но слоны, столь грозные на равнине, совсем не приспособлены для переходов через горы. Каждая крутая тропа становится для них серьезным препятствием.
Спорное теоретическое положение лучше всего при возможности проверить практикой. В 1959 году некто Тоньи, директор итальянского цирка, предпринял попытку повторить Ганнибалов переход и тем посрамить скептиков. Он дошел со своими смирными цирковыми слонами до перевала, откуда нужно было идти вниз. Слоны немедленно забастовали; они умели многое: подниматься на задние ноги и танцевать вальс, ходить по кругу, но спускаться по горным тропам было не их специальностью. Все попытки заставить их идти вниз — бананом и палкой — окончились неудачей. Все это как нельзя лучше подтверждало мнение зоологов о слонах и тем самым «антиганнибаловские» доказательства. Конечно, полемика о карфагенском полководце никогда не получала широкого распространения, и школьники по-прежнему разбирали смысл выражения «Ганнибал у ворот», но вызов был брошен. И в рядах сторонников существования Ганнибала созрело решение: совершить переход. Через Альпы. На слонах.
За дело взялся Джек Хилер, человек, облазивший самые высокие вершины мира и охотившийся на леопардов в Африке. Хилер никогда не отказывался ни от какой опасной работы, если она могла сделать ему приличную рекламу. Понять его можно: он владелец небольшого туристского бюро, а в этом деле без рекламы не обойтись.
Слонов одолжил сын циркача Тоньи — Луиджи, тоже циркач и слоновладелец.
Нужно было установить точный Ганнибалов маршрут. За дело взялся гимназический учитель-латинист Алессандро Каньи, страстный ганнибалофил, ведший полемику с ганнибалоненавистниками на страницах научно-популярных журналов для детей и юношества.
По свидетельствам римских историков, которым латинист Каньи свято верил, в войске карфагенян было сорок тысяч воинов и тридцать семь слонов. Другие сведения были отрывочными и даже противоречили друг другу. Однако Каньи и Хилер внимательно их проработали и выбрали путь, по их мнению, наиболее соответствовавший историческому.
Предположили, что Ганнибал прошел по Альпам примерно двести тринадцать километров и через пятнадцать дней пути вышел к равнинам нынешнего Пьемонта. Поход начался 7 ноября 218 года до нашей эры. Прежде всего Ганнибал перешел реку Дуррансу. Обитатели этих мест встретили его дружественно, преподнесли оливковые ветви и гирлянды цветов. Довольно скоро, однако, отношения резко ухудшились, и туземцы напали на солдат. Ганнибал распорядился пустить против них слонов, и враг панически бежал — такой ужас внушали эти невиданные могучие животные.