Журнал «Вокруг Света» №11 за 1988 год

Вокруг Света

Сын что-то крикнул и юркнул в сени. А Рентгенолог выломился наконец из кустов, и я увидел, что в одной руке его — короткая зимняя удочка для ловли из лунки, а в другой — здоровенный налим. Глаза его были где-то под шапкой, сползшей на нос в таком поспешном бегстве. Как он ориентировался, мне до сих пор непонятно, но Рентгенолог держал курс прямо на дом. Картина показалось курьезной, и вспыхнувшая поначалу тревога угасла: все ведь были целы. Смеясь, я крикнул:

— Доктор, вы мешок, что ли, под рыбу дома забыли?

— Медведь! — прохрипел доктор.

Он подскочил

к дому и исчез. В сени за ним дружно рванули собаки, дверь захлопнулась. Я скатился по лесенке, подбежал к дому и дернул ручку. Звякнул крючок.

— А-а-вз-за-ва-ва! — заголосили внутри собаки.

— Х-х-хто-т-там? — пыхтя, спросил Рентгенолог.

— Да я же!

— Один?

— Чего?

— Держись, папикан! — завопил сын...— Уй-йдите!

Звякнул откинутый крючок, и на улицу, зыркая горящими глазами, с карабином в одной руке и обоймой в другой, выскочил сын. Следом, увидев оружие, бесстрашно сыпанули собаки.

— Где Он?

— Да кто «он»?

— Медведь!

— Ты что, Мокву испугался?

— Это не Моква, это другой! Здоровый-здоровый! В сто раз больше Моквы: вот такой! — Сын вскинул руки и подпрыгнул.

Я перехватил карабин, в душе выразив восхищение его отчаянной попыткой придерживаться истины в рассказе. Ведь не сказал же, «как дом», например. Сумел обуздать фантазию. И вообще молодец: не забился в угол, а сделал единственно правильное — схватил оружие и на помощь. Обо мне думал...

— А медведь-то белый,— неуверенно сказал Рентгенолог.— Вроде бы...

— Да вы что? — воззрился на него сын.— Он весь такой... рыжий. Красный почти! Такой фиолетовый!

— Бело-рыже-красно-фиолетовый,— уточнил я.— Что-то новое в северной фауне. Пойдем смотреть.

— Не спешите,— посоветовал Терапевт.— Пусть уйдет.

— А что потом смотреть?

— Ну... общую картину.

— Что смотреть — всегда найдется,— философски заключила Детский Врач.— Особенно по горячим следам событий. И неопасно.

Она подошла к Рентгенологу, с усилием разжала его пальцы и забрала налима:

— Смотрите, какая прекрасная рыба! Вот уха будет!

— Надо по следам! — взмолился сын.— Пойдем сейчас!

— Пошли, только не все. Мы трое, как участники событий. Вынеси дяде доктору нашу двустволку. Остальные наблюдают отсюда. Кто захочет присоединиться — махнем после разведки.

На пойменный двухметровый обрыв вышли осторожно, огляделись. Перед нами лежал пустынный серый озерный лед. Вода давно съела на его поверхности снег, отпаяла вместе с солнцем от берега и вытолкнула вверх. Но лед был еще могуч, он лежал на спине озера почти метровым монолитом, эдаким черепаховым панцирем и еще пытался сопротивляться весне.

Собаки попрыгали на лед и разбежались в разные стороны. Дуремар, беспечно задрав хвост, добежал до лунок, а потом внезапно остановился, крутнул носом и прямо воткнул его в лед. Шерсть на спине и в лохматом «волчьем» воротнике вокруг головы стала дыбом, а хвост махнул под брюхо. Он протяжно взвизгнул. Собаки, услышав призыв, со всех сторон бросились к Дуремару и заметались вокруг, возбужденно тычась носами

в лед. Несколько раз они гурьбой, словно по команде, бросались к берегу, но мы уже сошли вниз, и это удерживало собак от постыдного бегства.

— Помнишь,— негромко сказал сын,— они тогда, в пургу, тоже так испугались.

— Да, очень похоже.

— Только сейчас это не мамонт. Такой большой медведь. Сам видел. Моква ему — до брюха.

Мы подошли к лунке, у которой рыбачил Рентгенолог и где лежало два налима.

С минуту Рентгенолог молчал, а потом его прорвало:

— Понимаешь, пришел я, сел вот так,— он изобразил, как сел на обрывок оленьей шкуры.— Для начала нацепил блесну «Шторлинг», ее всякая хищная рыба уважает. Не успел опустить — хоп! Точно утюг подвесили. Ясное дело — налим. Голец-то рвет. Вытащил. Второго взял минут через тридцать. Потом еще. Ну, увлекся и голос Николая вашего не сразу услышал. А услышал, чувствую — тревога. А?! Поднял глаза, а этот зверюга сидит прямо передо мной. Вон там. Сколько тут метров? С десяток? Не больше. Сидит, голову набок наклонил, язык фиолетовый такой вывесил и наблюдает.

— С любопытством? — хмыкнул я.

— Чего?.. Тебя бы на мое место в тот момент... Да... Наблюдает, значит. Ну я тихонько встал и задом-задом до обрыва, чтобы глаз с него не спускать — они человечьего глаза боятся. А уж там махнул вверх — и домой.

Я глянул на обрыв и представил, как Рентгенолог весом за сотню килограммов «махнул» на двухметровый обрыв. Зрелище наверняка было любопытное. Жаль, не видел.

— Сильно испугались? — спросил я.

— Хм... Да как тебе...

— Ничего он не испугался,— неожиданно заступился за доктора сын.— Он взял налима, удочку и пошел задом.

— Убей гром — не помню,— сказал Рентгенолог и глянул на удочку.

Потом мы осмотрели место, где сидел неведомый, ростом «как баня» зверь. Но здесь уже побывали собаки, и две шерстины буроватого цвета принадлежали то ли зверю, то ли Дуремару. Судя по величине — все-таки зверю.

— Нет, это, наверное, не ты,— сказал сын Дуремару.— А ты что скажешь, Пуфоня? — Он дал понюхать шерстины Пуфику.

Тот отдернул голову, чихнул и спрятался за Дуремара.

— Он был белый,— твердил Рентгенолог.— Ну, не по цвету — по всему облику. Видел я их в зоопарке.

«Рыже-красно-фиолетовый»,— вспомнил я.

Понемногу очевидцы пришли к общему выводу: медведь был темный, но с рыжим отливом, особенно на голове.

— Впечатление такое, что грязный,— сказал Рентгенолог.

«Неужели все-таки Кадьяк? — подумал я.— Сколько лет искали, Олег Куваев специально прилетал с материка по письмам летчиков, геологов, горняков: «Прилетайте, видели, добыли, шкура на стенке, клыки в ожерелье у жены, когти у ребят в экзотических амулетах». И он прилетал, но все оказывалось преувеличением. Либо добычей был обычный бурый медведь вполне нормальных размеров, которые, однако, начали считаться огромными после лихих атак на природу в XX веке. Либо не оказалось ничего: следы терялись в словесных потоках, божбе и клятвах в правдивости рассказываемого».