Журнал «Вокруг Света» №11 за 1992 год
Шрифт:
...О чем думал он? О кознях неприятеля? О боевых товарищах? А может, ловил аппетитные запахи дымков, которые вились над казаном с кулешом? Может, подремывал в предвкушении сытного ужина в веселом кругу побратимов? Вообще-то проводя время в боевых походах, где обстановка часто неожиданно менялась, казаки были непритязательны к пище. Так, спасаясь от врага, запорожцы прятали «чайки» и уходили в степи, где питались чем придется — «они ели оленьи копыта, ели рога и давние, валявшиеся по степи кости диких животных». В походе они варили в основном «соло-маху» — ржаная мука на воде, густо сваренная, «тетерю» — более жидкую похлебку, «щербу» — уху, чуть приправленную мукой. И рыба, которую изредка удавалось добыть по пути, и мука, и сухари не раз выручали в плавании и нас.
Во всяком случае, запасшись немного мукой, крупой и сухарями, мы были уверены, что голодать не придется и, имея некоторое представление, чем и как питались наши предки, сумеем приготовить вполне аппетитный и сытный обед. Тем более что приспособились разводить костер прямо в лодке. Достаточно было расстелить в корме на пайолах мокрую тряпку, набрать в миску воды и поставить на нее сковородку, в которой сухие, заранее приготовленные щепки пылали жарко и дружно.
По-разному встречали нас люди, когда видели наш парус с крестом, звездой и полумесяцем. Один массовик-затейник объявил по рупору ребятишкам из лагеря: «К нам приехали гости из дружественной Турции! Поприветствуем их!» Я тогда подумал, что, вероятно, недаром вышил именно эти символы на парусе. Крест, звезда и полумесяц имеют отношение к людям разной веры. А именно их объединению и служат большие и малые экспедиции. Мирный дорожный человек — везде гость... Между прочим, среди запорожцев было много людей самых разных национальностей. В трудных морских походах они быстро находили общий язык, хотя и молились разным богам. Сечевики не гнушались перенимать у других народов полезный для них морской опыт. Более того, на «чайках» нередко предводителями были казаки-«потурнаки», бывшие невольниками у турок («потурчившиеся») и знавшие многие их секреты. Польский посол, которого турки упрекали, что поляки не могут сдержать воинственный пыл казаков на море, однажды ответил им: «Да казаки ж и моря не знали, пока ваши же турки не показали себя и не научили их мореплаванию...»
Нередко, засыпая под яркими южными созвездиями, я думал, что все мы — и те, кто в пути, и те, кто только живет мечтами о дороге, — находимся в одной большой лодке. И не вырастут у этого ковчега крылья, не унесут они его к другим мирам, когда вдруг взыграет и начнет перехлестывать через борт та вода, которая пока держит нас на плаву.
В. Супруненко Фото автора
Призраки моря
«Когда я впервые столкнулся с фата-морганой, со мной произошло то же, что и с британским священником-натуралистом Уинсом: я не поверил своим глазам». Так начинает свой рассказ о морских призраках корреспондент журнала «Гео» Майкл Энглер.
Однажды жарким августовским днем британский духовник Уине, много лет посвятивший изучению воздушных отражений, прогуливался вдоль родного побережья и вдруг увидел в небе, поверх едва заметных на горизонте мачт, полное изображение судна.
Тоже в августе, но только двести лет спустя, на другом побережье — севере Фрисландии (Фрисландия — историческая провинция Нидерландов. Фризы — народ, живущий в Нидерландах и Германии, фризский язык относится к германской группе языков.) глазам Майкла Энглера предстала деревня-мираж. Деревушка и земляной холм, защищающий ее от приливов, словно корабль, покачивались в струящемся от жары воздухе. Домики с сильно покосившимися крышами были расплывчаты и нечетки, будто призраки.
Как в свое время британский духовник, Майкл Энглер изучал горизонт в поисках сказочных картин. Вот в воздухе стали появляться соборы и маяки, плотины и дюны, нанизанные, словно жемчужины на нить, между землей и небом. Так, по преданию, должно было выглядеть ожерелье феи Морганы. Поэтому издавна любые виды миражей считаются чарами этой феи. По бретонской легенде, прекрасная фея Моргана была сводной сестрой короля Артура и жила в хрустальном дворце на дне Мессинского пролива, близ сицилийского побережья. Иногда она покидала свои хоромы, чтобы порезвиться на волнах, сбивая с пути мореходов. Вообще в древности люди сложили немало легенд о миражах, связывая их с потусторонним миром. Только во времена Уинса, то есть в конце XVIII века, атмосферными привидениями занялись ученые. Они полагали, что причина подобных явлений — разница температур воздушных слоев и их оптические особенности.
В своем «Исследовании различных загадочных фактов природной истории» 1773 года доминиканский пастор Антонио Минази представил одно из наиболее известных впоследствии описаний фата-морганы. Угол падения солнечных лучей составлял 45 градусов, когда святой отец увидел с берега, недалеко от Реджо-ди-Колабрия, над морской гладью «внезапно возникшие неисчислимые ряды арок и дворцов, очень отчетливо и ясно обозначенные, величественные башни, роскошные дворцы, колонны марширующих солдат, скачущих всадников, а также много других удивительных картин, с их абсолютно естественным цветом, движением, которые быстро сменяли одна другую». Так продолжалось до тех пор, пока все не начало расплываться от легкого ветерка, затем море снова стало всего лишь морем.
Современная наука объясняет фата-моргану как очень сложное преломление солнечных лучей, когда воздушные слои различной плотности не только, как обычно, лежат горизонтально вдоль земной поверхности, но начинают искривленно или даже волнообразно протекать над ней. От изогнутой поверхности отраженный свет множеством лучей и под различными углами доходит до наблюдателя, принося с собой каждый раз новые изображения. Так играет в тихо текущей воде пятно фонаря, если смотреть на него ночью с моста. До тех пор пока река спокойно струится, видно лишь простое отражение. Но стоит ветру рябью пройтись по водной поверхности, фонарь начинает отражаться в каждой волне. Своим необычайным разнообразием фата-моргана обязана не только метеорологическим особенностям, но и определенным топографическим условиям. Над отмелями и равнинами под палящим солнцем очень быстро могут образовываться теплые воздушные массы, которые преломляют свет иначе, нежели верхние, более холодные атмосферные слои. Если ветерок быстро не разметет надземную прослойку воздуха, тогда на горизонте будут парить не только перевернутые вверх ногами здания и пейзажи, но и отраженные от нижних слоев фантастические двойные миражи.
В фольклоре таким видениям придумано много имен: итальянцы при появлении водянисто-расплывчатых форм поминают прачку Лавандайю. Венгры говорят о Делибабе — знойной красавице, а арабы восклицают «сараб» — «струящаяся».
А вот фризы сохраняют хладнокровие и знают один лишь эпитет — «скоре», который пространно переводится как «продирающийся сквозь преломление лучей». «Ни в одном северофризском диалекте нет существительного, обозначающего мираж, — объясняют специалисты, — древние фризы, очевидно, воспринимали это явление иначе, поскольку фата-моргана была для них только буднично-привычной картиной».
Для жителей побережья, ведущих затяжную борьбу с морем, далекие видения могли означать лишь надви- гающееся несчастье, век за веком крупные селения и обширные плодородные земли поглощались пучиной. Все больше появлялось ваттов (Ватты — уникальная экосистема, которая образуется при впадении североевропейских рек в море.), над которыми в час прилива отражались лишь далекие пейзажи.
Научные описания прошлого схожи с современными наблюдениями миражей, до мелочей: «Весь Нижний Египет — это почти совершенно горизонтальная равнина, напоминающая морскую поверхность», — пишет француз-математик Гаспар Монж, наблюдавший проделки феи Морганы в 1798 году во время наполеоновского похода в Египет. Ученого зачаровала игра расстояний: «Приближаемся к деревне... а полоса воды, казалось, отделяющая нас от цели, отодвигается все дальше, вместе с тем как бы съеживаясь и сужаясь. Затем видение исчезает совсем, правда, чтобы тотчас объявиться вновь, но уже опять вдалеке».
Результаты наблюдений Гаспара Монжа в пустыне будут точно такими же и на фризских ваттах. Однако сверкающие и мерцающие воздушные массы, казавшиеся в пустыне водной гладью, наблюдатель примет теперь скорее за небо. Потому что его внимание сосредоточено на пейзаже, а не на воде, да и воображение поможет красочно дополнить возникший мираж.
... Когда Майкл Энглер приблизился к волшебному видению, оно изменилось: судно-призрак исчезло, потом опять появилось, а в это время на горизонте возникали все новые и новые образы. Сначала это были лишь цветные пятна, медленно обретавшие какие-то формы — до тех пор, пока он не признал в них дома, плавно покачивающиеся над горизонтом.