Журнал «Вокруг Света» №12 за 1970 год
Шрифт:
В немного вогнутую стеклянную тарель, словно в опрокинутую линзу телевизора, она кладет металлическую щетку — кэнзан, плотно усаженную иглами, и затопляет в воде. Потом берет большой глянцевый лист бразильской лианы (с этаким вычурным полным латинским именем «монстера делициоза»). Лист лапчатый, и внутри его фигурные окна. Женщина накалывает его мясистую лапу на иглы подставки, и лист остается стоять над озерком в тарели, как задник на сцене.
Это первое ее действие, видимо, не вызывало сомнения: она давно присмотрела лист и знала, что сделает с ним «что-нибудь». Дальше было сложнее. Лист стоял красивый, и на сцене перед ним ей, должно быть, виделись цветы в разных сочетаниях. Одно лучше другого. Видения путались и уплывали, а лист оставался стоять один с
Дальше придвинула ближе охапку огневых, краплачных роз «лавит» и, выдернув одну, тоже приложила к лиане. Роза, такая красивая сама по себе, начисто перечеркивала приготовленную сцену, а ведь тоже красивую... Грубо. Убрала розу. Сидела на табурете неподвижно, скучно глядела в окно, по сторонам. Мерно капала вода в раковине позади, гипсовый амур, некогда стоявший в парке, отвернулся к стене. Рассеянными движениями, будто машинально, стала она смахивать ветки и листья со стола перед собой. Постепенно поле перед ней очищалось, прояснялось что-то и внутри ее.
И тогда, как давно задуманное, выбрала она гладиолусы, что стояли за спиной. Неяркие, розовое с желтым. Ветку за веткой, уверенно, почти безжалостно обрезая стебли и «лишние» цветы, поместила она пучок гладиолусов фонтаном... Закончить композицию было делом техники. Техники и того драгоценного чувства, может быть, одного из самых важных, что приказывает: остановись вовремя.
Букет готов. Она стряхивает лепестки, усыпавшие халат, и выносит работу в зал.
Елену Сергеевну Саркисову, мастера такой еще редкой профессии — составителя букетов, можно встретить в Главном ботаническом саду Академии наук СССР, где она и работает. Энергичная женщина с живыми черными глазами, зажигаясь, рассказывает о своем увлечении, о все растущем интересе к искусству аранжировки цветов, об истоках этого искусства...
Здесь я позволю себе отступление и назову наконец слово, широко уже популярное у нас и которое вроде бы нельзя не назвать.
Итак, икебана. Слово, непривычно звучащее и потому запоминающееся: не так много японских слов прижилось в русской речи. А это уже вставляют в кроссворды — куда как не признак популярности. В переводе икебана — нечто похожее на «оживленные цветы». Оживленные, конечно, не ботанически, а художественно. Растение «оживает» и по-настоящему становится самим собой, когда его помещают в правильное положение и в правильном окружении. Эти правила как раз и составляют предмет искусства икебаны. Только правила эти не таблица умножения, все их нельзя просто перечислить и заучить, хотя, как и во всяком искусстве, есть в искусстве икебаны то, что можно выделить и даже назвать. В общем же правила икебаны воспитывают очень человеческие качества: чуткость к живой природе, искренность и внимание, понимание художественной гармонии и чувство изящного. «Изящного» в прямом и строгом смысле этого слова. Букет изящен, когда из него изъято все постороннее. Как скульптор вырубает из бесформенной глыбы фигуру, будто освобождая ее от лишнего камня, так мастер икебаны должен из случайного вороха цветов выбрать несколько согласных, «работающих» совместно и подчеркивающих друг друга. Притом выбрать по возможности самый минимум цветов, ограничение в использовании выразительных средств — один из главных законов «оживления» цветов.
Японская икебана сейчас — это целая наука со множеством понятий, рекомендаций и обязательных правил. Достаточно представить себе руководство по икебане: как учебник по геометрии, испещренный схемами, он точно указывает, какова должна быть подставка и материал, на сколько градусов требуется отклонить самый длинный стебель — «шин», промежуточный — «сои» и короткий — «хикаи».
Бесконечно число композиций. И в каждой из них есть что-то от иероглифа. Цветочный иероглиф расскажет посвященному, какие чувства хотел передать автор,
Безлистная сухая ветка с замшелыми растопыренными пальцами сучьев, тут же пятнами белой пены цветы жасмина в свежих зеленых листьях и неровно обожженный кувшин с рельефом на стенках и прозеленью...
В тонком синего фарфора блюдце на красной подставке танцующая ветка вишни сакуры, и на ней несколько бело-розовых цветков, сидящих настороженно, как бабочки...
В гладкой узкой вазе откинулась плоским веером мелколистая акация, и на ее зеленом фоне две головки хризантемы...
Не тратьте лишних слов для объяснений — составьте букет, и вас поймут, такое трогательное своеобразное эсперанто...
Как ни примечательно само по себе искусство икебаны, оно всего лишь часть целого — исключительно бережного и тонкого отношения к природе. Рассказывая о стране, туристы неизменно упоминают о знаменитых японских садиках перед домом — маленьких моделях мира с расчерченными граблями участками песка — пустынями, валунами, поросшими мхом — горами, корытцами с водой — океанами; об удивительном значении малого ландшафта, когда дом подстраивается под вид из его будущего окна, как костюм под пуговицу.
Истоки икебаны и одухотворения природы можно отыскать в самых начальных эпохах буддизма, только не буддизмом это все объясняется. Подобно Голландии с ее землею, буквально вручную собранной человеком, где поля тюльпанов и картофеля, стада овец и даже лесная дичь — всё это завоевания человека (которым и посвящено искусство: знаменитые натюрморты, торжествующе выставляющие дичь, цветы, хлеб и вино), Япония — островная страна, плывущая в море, как бесценный дар принимает каждый холм, поросший лесом, каждый сад и каждый букет цветов — как святой иероглиф, напоминающий всякий раз о великой Природе, часть которой и сам человек.
Икебане в Японии обучают специальные школы (окончившим выдают дипломы). Из традиционных школ одна из самых знаменитых — токийская Согецу. В противовес традиционным появились и экспериментальные школы авангардистов.
Уже не один раз приезжал в нашу страну директор школы Согецу профессор Софу Тесигахара. Он, его дочь и лучшая ученица Тасуми встречались с любителями цветов, демонстрировали свои работы. Знакомство, таким образом, состоялось. Но случилось так, — и это, пожалуй, любопытно, что, несмотря на первое, довольно внешнее знакомство с основами древнего искусства, оно сразу же вызвало энтузиазм, будто с готовностью раскручивалась пружина. Садоводы, художники и просто любители цветов, не столько приняв «правила игры» (трудно говорить о детальном знакомстве с требованиями икебаны), сколько полагаясь на свое собственное художественное чутье и вкус, принялись составлять композиции.
Использовали при этом, как и положено, вместе с цветами сухую траву, кору, пеньки, коряги, плетеные кузовки, тарелки всевозможных видов, кувшины и вазы. Фантазировали, что бы еще можно? Ведь это вид живой растительной скульптуры, живописи из настоящих цветов, меняющих окраску и тон от времени дня, освещения, соседства друг с другом. У художника в тюбиках краски, и, чтобы подобрать цвет лепестков, скажем, розы, нужно смешивать краски и расставлять мазки. К тому же цвет выписанного лепестка сам по себе ничто, он будет зависеть от тона соседней краски, от фона. А тут в ваших руках настоящая роза, ее цвет, форма, аромат и капли росы!