Журнал «Вокруг Света» №12 за 1986 год
Шрифт:
Дождь шел ровный и спорый. Вода в реке быстро поднималась. Да и куда было ей деваться? Ведь грунт еще скован вечной мерзлотой.
Феликс, старый таежник, был спокоен.
— Дождь больше трех дней идти не будет,— сказал он и улегся спать.
Я последовал его примеру.
Но только дрема слепила мне веки, как откуда-то снизу по реке донесся далекий утробный звук — у-у-уууу. Звук исчезал и возникал снова. Казалось, будто кто-то заводит лодочный мотор. Но откуда на Дулькуме моторы?!
Проснулся Феликс. Прислушался. И рассказал, что подобный вой он слышал в тайге часто и на многих реках. Но что это, не знает. Обычно звук возникает при подъеме воды в реке.
Дождь перестал на исходе третьего дня. Утром четвертого мы двинулись в путь. Были
Плыть по реке легко и удобно, но нужно и водоразделы обследовать.
Идем к далекой горной гряде. Перед нами — равнина, вся в мелких зеркалах озер. Под ногами чавкает, но вечная мерзлота прочно лежит под слоем мха. По болотине там и сям разбросаны низкорослые худосочные сосенки. Они стоят вкривь и вкось. Нет ни одной, которая росла бы вертикально. По-видимому, летом, когда мерзлота оттаивает, сосенки кривятся от ветра на почве-зыбуне. Мое внимание привлекла одна из «сосен. Крона ее была взлохмачена, ствол почти голый. Только с одной стороны уцелела узкая полоска коры, которая спиралью вилась от комля до кроны, да и сам ствол был скручен наподобие штопора. Это явление, подмеченное у северных деревьев, описано еще путешественником XIX века А. Ф. Миддендорфом под названием «болезнь кружения». Причина болезни едва ли известна. Трудная жизнь досталась сосенке, но, как ни крутила она ее, выжило дерево.
Условия изменяют облик северных растений до неузнаваемости — изменяется фенотип. Но генотип (набор генов) остается. Генотип меняется реже и обязательно в сторону большей приспособляемости. Местные изменения генотипа в конце концов приводят к появлению новых видов растений. Заповедники как раз и представляют собой естественные лаборатории, где жизнь развивается при минимальном воздействии человека и где ученому открывается необозримое поле для исследований.
Помню, в одном из наших маршрутов мне удалось найти калипсо луковичную — редкую орхидею северных лесов. В мире более 15 тысяч видов орхидей, но все они обитатели тропических лесов. А вот калипсо луковичная прижилась на далеком севере. Она занесена в книгу о редких и исчезающих видах растений Сибири. Лесные пожары, рубки, выпас скота в лесу губительно сказываются на ее численности. Вблизи населенных пунктов это растение не встретишь. Только лесная глухомань спасает ее. Калипсо луковичная поражает своим ярким розовым цветком и тонким ароматом. И то и другое непривычно для тайги, которая не блещет яркими красками.
Находка калипсо — еще одно подтверждение правильности выбора территории будущего заповедника. Гори, калипсо, в заповедной тайге! Может быть, ты когда-нибудь откроешь человеку секрет — как тебе, неженке, удается победить зимние морозы и вечную мерзлоту...
Есть на территории Центрально-сибирского заповедника еще один цветок — марьин корень, или пион. Он издалека бросается в глаза: высокий цветоносный стебель с большими, глубоко рассеченными листьями, а на вершине — большой, больше ладони, ярко-красный цветок.
Стебель пиона начинается из корявого крупного корневища, которое глубоко уходит в землю. Существует промышленный сбор этих корневищ: они обладают ценными лечебными свойствами. Но, к сожалению, сбор плохо контролируется и есть опасность, что марьин корень может исчезнуть до того, как его изучат по-настоящему. Теперь Центральносибирский заповедник будет служить надежным убежищем для этого ценного лекарственного растения.
Как много еще в растительном царстве средств, полезных для нас, о которых мы еще ничего не знаем или знаем очень мало! Вот совсем недавний случай. Грушевые сады Италии издавна страдали от болезни, называемой «бактериальный ожог груши». Были испробованы
То, что не успеем или не сумеем сделать мы, сделают они.
...Мы уже перевалили вершину горы Каменной. Еще на вершине слышали далекие раскаты грома, доносившиеся с юга, и там, где-то далеко-далеко, разрасталась, вспухала в полнеба черная туча с ослепительно белой вершиной. Но так ласково пригревало солнце, так легко веял ветерок, отгонявший пока еще редких, но надоедливых комаров, что мы не торопились покинуть вершину. Однако сейчас невольно ускорили шаги. Гроза надвигалась. А мы, как назло, попали в такую плотную пихтовую тайгу, что каждый шаг давался с трудом. Ветер крепчал, в тайге как-то сразу потемнело. Вершины пихт глухо ухнули и дугой склонились в одну сторону. Сверху посыпались старая кора, хвоя, обломки сухих веточек. Нужно немедленно становиться на ночлег, но кругом — сырая тайга. Толстый слой мха пропитан водой. Тут и там бежали ручейки талого снега, петлявшие меж упавших деревьев. И здесь воде не давала просачиваться в глубь почвы вечная мерзлота.
Наконец обнаружили гряду камней. Здесь тоже бежали ручьи, но журчали они под камнями, а камни обросли подушками мха. Устройство ночлега было делом десяти минут. Полиэтиленовая пленка, привязанная к стволам пихт, образовала крышу, а в двух шагах от «дома» заплясали язычки костерка.
Мы успели сварить нехитрый ужин и забраться под крышу, когда началась гроза. Молнии полосовали небо от горизонта до горизонта, гром грохотал словно канонада. Такую грозовую ночь в народе называют «воробьиной». Однако нашу ночь я бы назвал «ночью бледного дрозда». И вот почему.
Сквозь грохот грозы я вдруг услышал, как кто-то тронул гитарную струну. Потом еще и еще. Струну натягивали и отпускали. Получался удивительно чистый звук, что-то похожее на «тюли-тюви», «тюви-тюли-и-и-и». Только во время особенно сильных раскатов струна на мгновенье замолкала.
Я впервые слышал эту песню. Феликс спал. Когда он заворочался, я решился спросить: кто это может быть? Он ответил, как по энциклопедии прочитал: «Бледный дрозд. Типичный таежник. Обитатель глухомани. На опушках, в разреженной тайге и вблизи населенных пунктов не встречается».
Гроза бушевала. А дрозд все натягивал и отпускал свою струну. Он караулил свой гнездовый участок, где самочка свила в кустах гнездо, отложила 4—6 яичек, зеленоватых с красно-бурыми пятнами. Самец распевал песню, чтобы другой бледный дрозд не претендовал на его территорию. Кроме песни, у бледного дрозда есть еще тревожный крик — громкое «ци», заканчивающееся сухим треском. Но кто мог потревожить его в эту ненастную ночь?
Нас порадовала встреча с бледным дроздом, этим типичным обитателем глухой тайги. Думал я в эту бессонную ночь и о другом. Нам кажется, что таежные пространства беспредельны. Живи себе как знаешь. На самом деле это не так. Вся тайга поделена на квартиры—охотничьи участки. У одних видов животных они маленькие — зайцу достаточно десяток гектаров, а для амурского тигра нужно не меньше 60 тысяч гектаров. Знать бы площадь звериных квартир, можно было бы создавать заповедники, границы которых совпадали бы с границами индивидуальных охотничьих участков крупных животных. А то ведь часто бывает, что животные, для которых предназначен заповедник, покидают его. Например, амурские тигры постоянно выходят за пределы заповедника Кедровая Падь, потому что границы его не охватывают целиком их охотничьих участков.