Журнал «Вокруг Света» №12 за 1986 год
Шрифт:
В стелющейся дымной пелене Октябрьский увидел небольшой катер, идущий наперерез крейсеру, и догадался: не выдержали командующие, мчатся навстречу. Катер ошвартовался на ходу, и по сложному выражению лиц поднявшихся на палубу контр-адмирала Жукова, генерал-майоров Петрова и Моргунова, выражению, в котором были и тревога, и облегчение, и радость, понял Октябрьский, как нелегко им тут было все эти дни, как ждали они помощи, какую надежду возлагают на доставленные подкрепления.
Сухарная балка, где разгружался «Красный Кавказ», была, пожалуй, самым безопасным местом всей Северной бухты — крутые обрывы создавали мертвое, не простреливаемое вражеской артиллерией пространство. Но бойцы 79-й морской бригады, прибывшей на этом корабле, не медлили с разгрузкой.
Адмиралам и генералам некогда было любоваться разгрузкой; на том же катере они пересекли Северную бухту, вошли в Южную и высадились на бетонный пирс возле входа в казематы флотского командного пункта, где был и штаб СОРа — Севастопольского оборонительного района. Здесь, в глухой тишине подземелья, где даже шепот казался слишком громким, командующий сухопутными войсками Петров, командующий береговой артиллерией Моргунов и подъехавший позднее командующий ВВС Остряков докладывали Октябрьскому о непрерывных атаках, бомбежках, массированных обстрелах, об упорном стремлении противника прорваться, проломиться, хоть просочиться через нашу оборону.
В этот самый час противник массой пехоты и танков навалился на совсем истаявшие полки кавдивизии, в каждом из которых не насчитывалось и сотни бойцов. «Держимся и будем держаться»,— заверил штаб сектора командир 149-го кавполка подполковник Калужский. А через несколько минут он был опрокинут очередью из танка, прорвавшегося на КП дивизии. Сам комдив полковник Кудюров встал к противотанковой пушке, заменив убитого наводчика. И он таки достал ближайший танк. Но следующий достал его, прямым попаданием растерзав и орудие и комдива. Бойцам удалось отсечь пехоту от танков, и это предопределило провал немецкой атаки. А потом на почти опустевший участок обороны были переброшены разведбат 95-й дивизии и саперный батальон, и оборона не рухнула. Держал свои позиции снова оказавшийся в окружении, совсем обезлюдевший полк Дьякончука. С трудом, но все-таки отбивали атаки чапаевцы, моряки 8-й бригады...
Подробности этих боев еще не дошли до высших штабов, но уверенность, что оборона выстоит, не покидала никого. Теперь, когда в Севастополе эскадра с ее мощной артиллерией, когда так удачно, без потерь, доставлено пополнение, прорыв врага к бухтам казался и вовсе уж нереальным.
Восьмая бригада морской пехоты, после многодневных жестоких боев выведенная в резерв, меньше чем через сутки снова была поднята по тревоге. Командир бригады полковник Вильшанский, вызванный генералом Петровым к высоте 60 для получения боевой задачи, понимал, что других резервов ни у сектора, ни у армии нет, и потому ничего не сказал командарму, не задал ни одного вопроса. Хотя сказать и спросить было что: двадцать два часа — не время для приведения в порядок измотанной в боях части.
— Противник прорывается к тридцатой батарее,— говорил командарм.— Ваша задача: прикрыть ее. Как важна для нас «тридцатка», вам, надеюсь, ясно без объяснений?
— Ясно, товарищ генерал...
КП, куда пришли полковник Вильшанский и комиссар Ефименко, напоминал боевую рубку корабля. Это и была рубка, снятая со старого линейного крейсера. Командир 30-й батареи береговой обороны, смуглый и худощавый капитан Александер был весьма обрадован пехотной поддержкой: отсутствие надежного прикрытия пугало его больше, чем тысячекилограммовые бомбы, которыми противник не раз пытался вывести батарею из строя. Откуда-то из бетонных глубин «форта» прибежал военком старший политрук Соловьев, с ходу начал рассказывать о только что состоявшемся открытом партийном собрании, на котором было твердо решено: взорваться вместе с батареей, но не сдаваться.
— А мы не для того сюда пришли,
И пошел уже спокойный разговор о том, как и в каких случаях вести себя, чтобы не допустить врага к батарее.
А в километре от бронированных куполов с мощными жерлами орудий окапывались в промерзшем каменистом грунте поредевшие батальоны восьмой бригады. За их спиной, вдалеке, темнели дома казарменного городка и виднелась на склоне надпись, выложенная камнями: «Смерть Гитлеру!» Склон пестрел пятнами воронок, похоже было, что немцы не раз пытались «стереть» эту надпись бомбежками и артобстрелами.
Ночь прошла спокойно, а утром на не успевшие как следует окопаться подразделения обрушился огневой налет. И едва рассеялся дым разрывов, моряки увидели перед собой танки и вражескую пехоту, сплошной сыпью испятнавшие склоны холмов.
Первую атаку отбили. Отбили и вторую, и третью. Теперь склоны были усыпаны трупами, горели танки, но немцы вновь и вновь поднимались в атаку, и к полудню совсем истаявшие подразделения морских пехотинцев отошли за городок. И Вильшанскому и Александеру было уже ясно, что еще немного и враг подойдет вплотную к орудийным башням, и тогда всем придется укрыться в бетонных подземельях и вызвать на себя огонь других батарей. А если это не поможет, то что же — взрываться? Нужно было придумать что-то другое.
— Мы можем развернуть одну башню и попробовать шрапнелью,— предложил Александер.
Вильшанский поежился: двенадцатидюймовка, бьющая в упор шрапнелью,— страшно даже представить. Но и это не спасало.
Связь работала безупречно, и Вильшанский легко связался с командармом, доложил обстановку.
— Что же решили? — спросил Петров.
— Решили просить обработать огнем других батарей казарменный городок, где засели немцы, потом хорошо бы авиацию.
Это было равносильно вызову огня на себя, потому что от городка до батареи рукой подать, и Петров задумался.
— Хорошо,— наконец сказал он.— Готовность к тринадцати часам. Оставьте только несколько пулеметов, чтобы прикрыть подходы к башням. Потом решительной контратакой отбросить противника...
Вильшанский положил трубку, повернулся к Александеру:
— Задраивайте все входы и выходы, выставляйте к ним охрану. А мы далеко не уйдем, не беспокойтесь.
К 13 часам подразделения бригады оттянулись в лощину за батареей. Вильшанский нервно похаживал по черной, протоптанной до земли меж снежных заносов тропинке под обрывом и то и дело поглядывал вверх, где по склонам залегли его бойцы. Было тихо, и тишина эта угнетала больше, чем артобстрел. Ни с кем он не разговаривал, и никто ему не задавал вопросов. Все напряженно ждали, понимая, что если немцы оседлают башни, то Александер вызовет огонь на себя. Бронированные башни выдержат, но не пострадают ли орудия? А главное — не успеют ли немцы заложить взрывчатку? Ни у кого не было сомнения, что главная задача всех этих немецких атак в том и состоит, чтобы если не захватить, то хотя бы вывести из строя, взорвать так мешавшую им батарею, самую мощную во всем оборонительном районе.
Когда чего-либо долго и напряженно ждешь, это долгожданное обрушивается внезапно. Вильшанский вздрогнул от близких сплошных разрывов, побежал по склону туда, где лежали наблюдатели. И без бинокля было хорошо видно, как мечутся немцы среди частых всплесков огня. Вскоре дым и пыль совсем затянули полуразрушенные дома, но в этом черном мареве все частили огненные всплески.
Едва затихла артиллерийская канонада, как сразу же, почти без паузы, загудело небо. И снова в густом дыму замельтешили всполохи разрывов. Вильшанский насчитал десять самолетов, делавших над городком один заход за другим, и снова подивился: при малости авиации в Севастополе — такой подарок?! Это убедительнее любых слов говорило о том, какое значение придает командование СОРа 30-й батарее, какая ответственная задача стоит перед бригадой.