Журнал «Вокруг Света» №12 за 1986 год
Шрифт:
Из Марсабита наш путь пролег и в поселок Карги, расположенный в одном из самых засушливых районов Кении.
Местная молодежь радостно встретила самолеты, нас окружила веселая толпа, и мы двинулись в сторону поселка. Около двух десятков лачуг, сделанных из палок, шкур и обрывков брезента, представляли собой довольно убогое зрелище. Чуть поодаль стояли большие загоны для крупного рогатого скота и коз. Кстати, именно такие загоны являются в какой-то степени причиной опустынивания. Кочевые племена делают их из живых побегов акации и других деревьев. По данным исследовательской станции, на загоны для скота каждая семья использует в десять раз больше древесины,
В центре деревни на плетеном кресле важно восседал вождь. Заместитель заведующего информационной службой ЮНЕП Улафон Лонгерман предподнесла старцу сувениры и через переводчика представила ему всю нашу многонациональную группу.
Вождь разрешил осмотреть свои владения, но, разумеется, запретил использовать фотокамеры. У ветхих лачуг стояли женщины, дети со вздутыми животами. Голодная пора, вызванная засухой, только что кончилась, и для племени наступали лучшие времена...
Изгороди для скота сделаны по новой технологии — сложены из камня. Это дело более трудоемкое, зато сохраняется растительность. После выжигания трав в загоне такие изгороди вновь можно использовать. Сотрудники станции также приучают кочевников к строительству загонов из сушняка. А прямо на границе песка зеленеют новые посадки акации. Скотоводов приучают ухаживать за деревцами и не давать скоту их вытаптывать.
...Вероятно, все мужское население деревни вышло провожать нас — самолет здесь не частый гость,— и вождь любезно пригласил нас залетать в гости.
Найроби — Москва
Сергей Трофименко, действительный член Географического общества СССР
Севастополь в декабре сорок первого
Перед рассветом корабли вошли в густой туман и снизили ход. Потом и вовсе легли в дрейф: впереди были минные поля. Туман заливал море сплошной непроницаемой мутью, потом он посветлел, и сгустки его холодными бесформенными медузами пластались по палубам, пеленали надстройки, заползали в коридоры, переполненные, как и все помещения на кораблях, измученными качкой людьми. Было тихо, только волны монотонно ухали под бортами. Даже в радиорубках была необычная тишина: в целях маскировки строжайше соблюдалось радиомолчание. Невысокий, коренастый человек неподвижно стоял на открытом крыле мостика, втянув голову в плечи. Кожаный реглан, туго перетянутый ремнем, поблескивал от сырости.
Время от времени человек поеживался, словно ему было знобко тут стоять, и тогда он доставал аккуратно сложенный белый платок, снимал фуражку и вытирал лысую голову таким торопливым движением, словно ему было жарко. Затем резко опускал руку, отчего с рукава, украшенного большой звездой и тремя серебристыми полосами, срывались капли воды и падали на влажную палубу. Человек снова застывал в неподвижности, устремив напряженный взгляд в серую муть тумана. Его думы были нелегки в этот час, и потому толпившиеся на мостике командиры не подходили к нему, не мешали. Командующий Севастопольским оборонительным районом вице-адмирал Октябрьский с досадой думал о том, что все получается не так, как хочется. Такая была задумана операция, что, может быть, изменила бы всю обстановку на Южном фронте: внезапным десантом овладеть Керчью и Феодосией, высадить войска, а затем совместным ударом от Севастополя и Керчи выбросить немцев из Крыма. Но Манштейн опередил, начав штурм Севастополя,, и приходится часть войск, предназначенных для высадки в Керчи, перебрасывать в Севастополь, приходится по приказу Ставки самому мчаться сюда, отстранившись от руководства намеченной десантной операцией. Почему немцы все время опережают? Почему?
Конечно, он понимал, что все дело в стратегической инициативе: пока она в руках противника, трудно что-либо изменить. Но от такого понимания легче не становилось, даже разгоралось желание теперь же, немедленно, ошеломить врага, чтобы он не сразу пришел в себя и бежал, растерянный, не понимающий, что происходит. Такой операцией может
И вот теперь приходится ждать, пока рассеется туман. Но это значит дать себя обнаружить противнику. А у него близки аэродромы, артиллерия. Ладно бы просто бой — боя моряки не боятся, но главная задача этого похода — доставить в Севастополь подкрепления, высадить в целости тысячи людей, которыми до отказа забиты корабли. Может быть, уйти далеко на юг и вернуться следующей ночью? Но где гарантия, что немцы за сутки не продвинутся к Северной бухте? Тогда уж в нее не войти...
Октябрьский снова достал платок, вытер голову и вдруг подумал, что прорыва эскадры в Севастопольскую бухту среди бела дня противник наверняка не ждет. Массированный налет авиации опасен только в море, а там, в бухте, корабли будут под прикрытием всей артиллерии оборонительного района, всей авиации, пусть малочисленной, но героической. Да своя корабельная артиллерия, да дымзавесы...
Мысль была рискованная, но заманчивая. Она все возвращалась и наконец полностью завладела Октябрьским. Тральщик, который должен был встретить эскадру, затерялся в тумане, значит, надо поставить головным, скажем, лидер «Харьков» и, когда туман начнет рассеиваться, всем кораблям лечь в кильватер. Главное — пройти опасный минный район на подходе к береговому фарватеру у Балаклавы, а там по береговым ориентирам можно выйти к мысу Фиолент и лечь курсом на Херсонесский маяк... Рассудить — все просто. Но как получится?
Был уже совсем день, когда туман начал редеть. Это заставило Октябрьского поторопиться отдать нужные распоряжения. И вот призраками заскользили громады кораблей в белой мгле — лидер «Харьков», крейсеры «Красный Кавказ» и «Красный Крым», эсминцы «Быстрый», «Незаможник». Облегченно вздохнули, лишь когда обогнули мыс Херсонес и легли курсом на Инкерманский створ. Почти дома...
И тут взметнулся неподалеку первый белый фонтан.
Октябрьский знал, что сейчас, в эту минуту, артиллеристы уже наносят на планшеты место немецкой батареи, открывшей огонь по кораблям. Но знал также, что немцы постараются не упустить возможности помешать кораблям прорваться в бухту, и потому к первой батарее будут присоединяться все новые. Знал он и то, что командующий ВВС генерал-майор Остряков поднял в воздух все имеющиеся самолеты, поставив перед ними задачу — не ввязываться в бои с истребителями, а делать только одно: всеми силами мешать бомбардировщикам выходить на корабли. Но хорошо, если немцы не успеют поднять все свои самолеты, которых у них не в пример больше. Как бы там ни было, медлить не следовало, и он отдал распоряжение ускорить движение и даже в бухту входить, не снижая скорости.
Это была величественная и грозная картина, какой никто еще не видел с начала обороны Севастополя. Потому что никогда еще за последние месяцы эскадра среди белого дня не входила в бухту. Гул воздушных боев, разгоравшихся в блеклом, затянутом несплошной облачностью небе, треск сотен зенитных орудий и пулеметов, глухие утробные взрывы снарядов и бомб, рвущихся в воде. Пенные буруны идущих на полной скорости кораблей среди вздымающихся и опадающих белых столбов воды. Концевой «Незаможник» то и дело совсем исчезал за частоколами этих гигантских всплесков, но и ему каким-то чудом удавалось избежать прямых попаданий. Все это смешивалось с отдаленным вибрирующим гулом непрерывного боя на Мекензиевых горах, откуда до бухты было всего несколько километров.
Плотная вуаль дымовой завесы затянула бухту. Но самолеты все ревели где-то совсем низко, и в какой-то миг Октябрьский увидел громадные, как бочки, авиабомбы, падающие прямо на крейсер. Невольно втянул голову в плечи. Корабль дернулся раз и другой: две бомбы рванули близко по правому борту, две другие — по левому. Это было везение, каким не часто балует фронтовая судьба. Но почему самолет, не видя крейсера, так точно вышел на него? И тут же Октябрьский понял: потому что над низко стелющейся дымовой завесой видны мачты. Он дал команду кораблям рассредоточиться, каждому идти к заранее обусловленному месту швартовки и сразу почувствовал, как «Красный Кавказ» начал забирать влево: командир корабля знал Северную бухту, как свою каюту.