Журнал «Вокруг Света» №9 за 2003 год
Шрифт:
Из всех, кто по ошибке или по формальной оплошности в оформлении его «дела» не был расстрелян в ту же ночь, как его сюда привезли, действительно избежал расстрела только один человек. В то, что он уцелел, почти невозможно поверить, но это факт. А травой забвения оказалась сорная трава – борщевик, который так буйно разросся в запретной зоне, что общественники из комиссии по делам необоснованно репрессированных, впервые ступившие на ее территорию (а случилось это только в июле 1993 года), оказались буквально в джунглях: несколько старых деревьев напоминали, что когда-то здесь был парк, да земля под ногами странно бугриста. Не так изначально была уложена Господом эта земля. Тогда об этом месте почти никто ничего не знал.
В рассекречивании Бутовского полигона не обошлось без журналиста: им оказался А.А. Мильчаков, сын репрессированного первого
Мильчаков «нащупал» к югу от Москвы треугольник Сухановка – «Коммунарка» (бывшая дача наркома НКВД Ягоды, позже – место массовых расстрелов и захоронений) – Бутово. И в своем телерепортаже даже назвал эту «зону» Бутовским расстрельным полигоном. Видно, тогда еще были живы свидетели, которые проговорились хотя бы о названии. И хотя ворота ему, разумеется, не открыли и снимать ему пришлось, по сути дела, только забор, репортаж тот сыграл важную роль. Потому что в это же самое время в органах безопасности тоже были созданы группы реабилитации, которые занимались поиском мест массовых захоронений 1930—1940-х годов. Дедуктивным методом работники группы реабилитации тоже сошлись на целесообразности «проработки» южного направления – именно Бутово и «Коммунарки». И даже выезжали на места для опроса населения. Но что удивительно – в недрах своего ведомства никаких следов они очень долго не могли обнаружить. Ни одного документа, ни одного приказа, хотя бы косвенно подтверждающего существование спецобъекта Бутово! И только в конце 1991 года в архиве Московского управления КГБ были обнаружены неизвестные ранее и нигде не зарегистрированные материалы. Точнее – 18 томов дел с предписаниями и актами об исполнении приговоров о расстрелах 20 675 человек с августа 1937 по октябрь 1938 года. На документах стояли подписи начальника управления НКВД по Москве и Московской области И.Д. Берга (расстрелян 7 марта 1938 года) и его заместителя М.И. Семенова (расстрелян 25 сентября 1939-го).
Один из «ветеранов» НКВД, фамилию которого могущественное ведомство открывать не захотело, удостоверил их подписи и подтвердил наличие «спецобъектов» в Бутово и в «Коммунарке». В «Коммунарке» хоронили политическую «верхушку», партийных оппозиционеров, старых большевиков, деятелей Коминтерна и братских партий, членов правительства и так далее. В Бутово же расстреливали и сваливали во рвы приговоренную «тройками» к расстрелу «низовку». Народ…
В бутовской земле лежат все: люди разных возрастов, разных национальностей и вероисповеданий, разных занятий – от блестящих ученых и богословов до кустарей и подмастерьев. Бывшие сотрудники НКВД здесь соседствуют с трижды раскулаченными и под конец расстрелянными крестьянами. Здесь лежат и латышские стрелки – опора Ленина в 1918 году, – поголовно истребленные в конце 30-х, и романтики-коммунисты, приехавшие «строить социализм» откуда-нибудь из Германии или Южной Африки. Здесь – тысячи бывших «каналармейцев», воплотивших грандиозный проект соединения Москвы-реки с Волгой и уничтоженных сразу после того, как канал был построен и миллионное население Дмитлага стало ненужным стране. Здесь и все «бывшие» – предприниматели, офицеры и вообще, так сказать, «привилегированные классы». Но здесь – и рабочие. Здесь – и художники. Трудно поверить – одних художников 100 человек! Здесь люди совсем простые и всесторонне одаренные, подлинный цвет России. Скажем, Председатель 2-й Государственной думы Ф.А. Головин, московский генерал-губернатор В.Ф. Джунковский, обладатель семи высших боевых наград генерал Б.И. Столбин, духовный композитор М.Н. Хитрово-Крамской, иконописец граф В.А. Комаровский, митрополит Ленинградский Серафим (Чичагов), лицо которого даже на последней, тюремной, фотографии поражает своей духовной силой, здесь – яркий церковный мыслитель епископ Арсений Жадановский, представители дворянских родов Тучковых, Гагариных, Шаховских, Оболенских, Олсуфьевых, Бибиковых… И еще – несметное число людей совсем простых, с фамилиями далеко не литературными, подвернувшихся машине террора в силу самых разных жизненных обстоятельств. Скажем, Петров Виталий Александрович. Работал вольнонаемным на строительстве канала Москва—Волга, арестован в возрасте 36 лет за то, что, будучи 20-летним, через китайскую границу пытался бежать с другом в Харбин, а оттуда в Америку… Попытка бегства не удалась, знакомый китаец препроводил их через границу обратно. Он женился, стал работать… Мог ли он знать, что через 17 лет его настигнет статья 58-10 («шпионаж») и он с приятелем Николаем Бухваловым будет осужден и расстрелян в Бутово? Разумеется, не мог. Как и большинство здесь расстрелянных.
Семья Пресновых из подмосковного села Крылатское в полном составе (6 человек) угодила под расстрел за то, что их дом, да и окрестности на живописном берегу Москвы-реки приглянулись немцу Эрнсту Шуле, работавшему в посольстве Германии, который снял часть их дома как дачу.
В Пирочах, что под Коломной, дело было уже посерьезнее: тут натуральный открылся заговор. Деревня издавна считалась одной из самых богатых в округе. Часть ее жителей уже была «раскулачена» в начале 30-х и даже отбыла ссылку. Естественно, отношение к советской власти у крестьян было соответствующее. В Коломенский райотдел НКВД вызвали председателя пирочского сельсовета и допросили с «пристрастием». За 2 дня допросили 5 раз, грозили револьвером. В результате председатель дал-таки показания на десятерых односельчан. Те, в общем-то, и не скрывали своих настроений: «Колхозники – те же крепостные, работают они не на себя, а на дядю, работают помногу, а получать – ничего не получают, сидят голодные и холодные» (из протокола допроса крестьянина И.М. Минаева). «Колхозы – это та же барщина…. Крестьяне увидят облегчение только тогда, когда не будет большевиков и советской власти» (из протокола допроса крестьянина Е.В. Симакова). Мгновенно было «сделано» дело о контрреволюционной крестьянской группе села Пирочи. Через 20 дней после первых арестов дело слушалось тройкой Московского управления НКВД. Всех десятерых ждал расстрел. Приговор был приведен в исполнение уже на следующий день после заседания «тройки»…
А.Ф. Бородина, бывшая монахиня Всехсвятского монастыря, была домработницей в семье врачей, работавших на строительстве канала Москва—Волга. Стала посещать церковь, что не понравилось ее хозяйке. Та написала на нее донос, прося милицию известить ее загодя о принятом решении, чтоб она «заранее могла взять себе сразу другую работницу». На допросах Бородина призналась, что она человек религиозный, но категорически отрицала контрреволюционную агитацию. Расстреляна в Бутово 14 сентября 1937 года.
Ошибка наборщика, ставшая хрестоматийным сюжетом литературы и кино, стоила жизни наборщику 1-й Образцовой типографии Д.Г. Ларюкову. «В феврале мес. 1937 г. он допустил грубую ошибку, в заводской многотиражке набрал: „очистить Советский Союз от Советской нечисти“ вместо „троцкистской нечисти“. Расстрелян в Бутово 25 ноября 1937 года.
Даже самые высокие чины и самые нужные стране знания не спасали человека. Расстреляны в Бутово альпинисты, особенно имевшие контакты с иностранными инструкторами. В том числе: участник Памирского похода 1936 года Г. Розенцвейг (врач, альпинист), А. Гланцберг, военный инженер 2-го ранга, начшколы альпинизма РККА, М. Фриновский, командарм 1-го ранга, заместитель наркома внутренних дел – один из организаторов армейского альпинизма…
Художник Роман Семашкевич был арестован накануне персональной выставки, и вместе с ним навсегда исчезли подготовленные к развеске одетые в рамы картины. Его жена искала их всю жизнь, но так и не нашла. И сейчас отыскать картину Семашкевича – это большая удача. Но вот кое-какие записи его, в том числе и письма к жене, остались. В одном он пишет: «На дороге деревня-сказка. Миллион ландшафтов! Дом, люди, и у каждого пара чистых, совершенно прозрачных глаз. (…) Нет слов выразить то, что я вижу. Выжал краски на тарелку (нет палитры). Несчастные, они лежат, ждут воплощения и исчезновения. Я живу. (…) Мы же, художники – рыцари».
А вот отрывок из автобиографии его товарища, Александра Древина, тоже расстрелянного в Бутово: «Что может быть для художника более необходимым, как чувствовать, что черпаешь силы из двух великих источников: сильная жизнь и сильная природа…» Даже из пары строк видно, какие рыцари искусства пали под пулями… Но как бы ни жить, что бы ни чувствовать – быть известным художником или оставаться существом совершенно незаметным, – не имело никакого значения. Террор 1937—1938 годов не оставлял вне возможного обвинения ни одного человека, находящегося на территории СССР. Кроме, пожалуй, одного…