Журнал «Юность» №05/2021
Шрифт:
Ваня удивился:
– А чего тебе здесь не сидится, в тепле?
– Видишь, Иван, как людно у нас? Значит, дом наш шибко одиноко стоит. Слишком далече от всего. Я, по правде, да что я, все мы и забыли, сколько тут сидим. Думали перезимовать. Но тут такая изба, что ни вино не кончается, ни зима. Сил моих больше нет.
– Миша верно говорит. Я-то, признаться, тоже не припомню, сколько я тут и зачем. – Заборов вытащил деревянную пробку резцами и ловко плюнул ею в одного из медведей. Тот обиженно заревел.
Заборов отпил,
«А заяц – ладный парень, – вдруг понял Иван, – видный стервец. По нему как раз и скажешь, что нету такого дела, которое он не смог бы обустроить. Решительный, в дороге с таким легче справляться».
– Послушай, Заборов, память-то мне отбили, да не всю. Ты вот сказал, а я вспомнил, что дело мое крайне важное. Пойдем со мной?
– С нами, – влез Мишка.
– С нами, – согласился Ваня, – я тебя отблагодарю как следует. Вместе послужим. – И стрелец протянул Заборову руку.
Заборов неожиданно встал и уперся ушами в потолок. Предложенное рукопожатие он предпочел не заметить.
– А пойдем! Поозорничаем! И то правда – заживо тут гнием.
Он запахнул кафтан, поставил початую бутылку на пол.
– Держи, тоскливые! – сказал на прощание медведям и пнул сапогом входную дверь.
– На-ка, Вань. – Мишка протянул стрельцу овечью шапку, опустился на четыре лапы и вышел следом за зайцем.
– Ну, с Богом, – прошептал Иван, напялил поверх кольчуги убор и вышел в зиму.
Небо троицу щадило – снегом не сыпалось. Только вот ветер дул лютый, забористый. Он жалил Ваню в щеки, в глаза. «Этим легче, – завидовал он, – экие рожи шерстяные, моя в сравнении голая. Борода, чай, не шарф, не обмотаешься». Ступали они мед-о ленно, по колено утопая в снегу. Изба за их спинами отдалялась, делалась игрушечной, пока три горящих окошка совсем не растворились во всеобъемлющей серости. Больше было не разобрать, где небо сходилось с землей. Ни леса, ни дымка, ни колокольни. Одна равнина, бескрайняя и безразличная. Небо спешно меркло. Ветру было где разгуляться, что он и делал.
Ваню стужа одолела первым. Он развернулся и пошел задом наперед, спиной к холоду. Заборов переглянулся с медведем. Они встали и посмотрели, как стрелец дышит на синие свои тонкие пальцы, и одновременно подумали, что, возможно, затея была не из лучших.
– А какой был выбор? Там зима не кончилась бы, – объяснился с самим собой медведь. – Пущай хоть так кончится. – Мишка встал на задние лапы и заревел на весь мир. Заревел в навалившуюся ночь, на первые звезды, на свою большую медведицу. В звонкий воздух вырвался клуб пара. – Стой, стрелец! Подь сюда! – позвал Миша.
Ваня сделал несколько шажков и провалился было в ложбину, но Заборов успел его подхватить. Ваню вытащили и отряхнули. Он растерянно озирался, а зубы его стучали дятлом.
– Обещал тебе послужить – изволь.
Из медвежьей лапы выскочил коготь, как выскакивает лезвие раскладного ножичка. Вонзил его Миша себе в пуп и повел лапой кверху. Разъехался живот. Разошлась надвое грудина. Ваня таращился и не верил, даже позабыл, что околел. Заборов, тот, наоборот, понял, кажется, все и сразу. Понял и принял. Он снял двууголку и наигранно склонил голову, а затем и вовсе потешно сложил уши. На усиках его блестел иней. В Мише что-то журчало и клокотало. Волевой лапой он выскреб из себя потроха. Выудил хребет, выломал и вручил Заборову.
– Послужит посохом али щупом в заметенных оврагах.
Последним он выдрал свое большое медвежье сердце и поставил его на сугроб. В свете молодой луны снег казался голубым, а красная кровь – черной. Горячее сердце подтопило оледеневшую корку над снегом, и оно медленно просело внутрь пригорка.
– Все! – Медведь умер, но говорить не перестал. – Полезай в меня, Вань, иначе погибнешь.
– Спасибо, Миша.
Стрелец обнял медвежью морду и поцеловал ее в остывшую пасть. Жертву он принял с удовольствием. Забрался внутрь мишки, закутался в него, как в шубу, запахнулся, связал лапы поясом и враз согрелся.
– Эх, надо было двоих брать, – с досадой буркнул Заборов и подался вперед, пробуя глубину Мишиным позвоночником.
– Ты, косой, лучше не болтай, а веди Ваню по делу его государственному. – Мертвый Миша уже не боялся Заборова.
Его запрокинутая голова свисала с Ваниных плеч, как капюшон. Она качалась в такт шагу, и в глазах Мишиных от этого плясали продавленные Ваниными сапогами глубокие следы.
– Экий у тебя кожух болтливый! А? Лучник?
Заборов не унимался. Он был рад, что выбрался из вонючей избы, как из дурного сна. Его, в отличие от Вани, ничего не настораживало: ни голод, ни холод, ни ночь и ни снежная степь.
Шли долго. Или около того. Остановились, только когда мир начал робко белеть.
– Что встали? Реку видать? – спросила Ваню его шуба.
– Вот же болтливый подранок. – Заборов повалился в снег от усталости.
– Заборов, ну-ка посмотри туда. Ну! Вставай давай! Видишь? – Ваня приложил ко лбу ладонь, создав над бровями козырек, вот только от какого такого солнца?
Заборов отряхнул кафтан и прицелился взглядом в указанную сторону.
– Не вижу ничего. Равнина и равнина.
– Вон же! – воскликнул Ваня и побежал из последних сил.
Снег был ему по пояс, и казалось, что он переходит вброд молочную реку.
– Лучнику виднее, – буркнул Заборов и, придерживая двууголку, поднялся и пустился за товарищем.
Через несколько минут и он увидел это. Из снега, как спичка из пивной пены, торчала одинокая жердь, а верхушка ее мерцала чудным оранжевым светом.
– Фонарь! – обрадовался Ваня и пошел на него, как шлюп на маяк.
– Чего? – Заборов не поспевал. – Это ты на каком сейчас сказал?