На 1-й странице обложки рисунок Александры Дудки «Тупик»
Поэзия
Ната Косякина
Родилась в 1994 году в Воронеже. Училась на факультете журналистики Воронежского государственного университета, переехала в Москву и окончила магистратуру на филфаке МГУ. Лауреат областных конкурсов «Стихоборье» и «Культпоход». Участник «Мандельштам-феста», Платоновского фестиваля искусств, призер регионального этапа Слэма с Андреем Родионовым. Постоянный гость новогоднего выпуска программы «Один» с Дмитрием Быковым на «Эхе Москвы».
«Пропащее мое детство…»
Пропащее мое детствоБез любви, в холоде.Некуда было деться.Жили в одной комнате.Спали, держась за сердце.Слушали треск
на проводе.Черти тонули в омуте.Будто в стеклянном шаре,Снег летел переменчивый —Домик наш. РазрешалиВыйти мне поздно вечером.Тихо под облаками!Туз выпивал там меченый:Всех прогонял – нечего! —Голыми всех руками!Грустное мое детство!Синяя старая лавочка.Мир из сырого теста.Даже ты, моя мамочка,Будто ненастоящая,И у плиты стоящая,Спрятала что-то в ящике —Что-то вроде булавочки —Мы не увидели, что это.Мы притворялись незрячими.Пропавшее мое детствоНайдено было в озере.Тот, кто ему отец был, —Он нас побил козырем.Нас с тобой, двух семерок.И маму стер карандашную.Он снова придет в семь сорок,И снова ты все отдашь ему,Ведь ты моя не бандитка —Ты сестра моя младшая.Ты ходишь в моих ботинкахИ ни о чем не спрашиваешь.Мне кажется, это дико.В нашем лесу так дико.Не зря унесла нас льдинкаВ мир до конца пропавших.
«Я старик. А старику плохо спится…»
«Я старик. А старику плохо спится», —Говорит профессор. Рядом сидит девица.Душа девицы никуда не годится,Хотя пока еще она звенит.Про них уже можно сказать заранее:В конце один останется раненый,Другой будет правым и с виду правильным.Но пока девица достает «Зенит»И говорит: «А давайте, папочка,Сделаем с вами на память карточку».И старик, подбирая тапочки,Мнется и хохлится, как молодой.С этого места осталась музыка,Разлетевшись под крышку пузырька,В щели стен, в душу деду и в мусорку(карточку позже залили водой).А старику до сих пор плохо спится.Жизнь из его пузырьков клубится,Но он не плачет по ней и не злится —Он улыбается и что-то ждет.И, видя его во сне, я думаю:Будь умным – не будешь обижен дурой.Будь добрым – и будешь спасен культурой.А с прочим – не знаю. Как бог пошлет.
«Она не выживет без него…»
Она не выживет без него —это было понятно сразу.Когда она прижимала розык груди, когда, хороня его,как рысь голодная, озиралась.Когда ей в чашке казался сад,но сад вишневый, а может, руки,и вместо вишен глядят глаза?Когда сказала, что к ней стучали,когда петуньи ведром накрыла.Когда на улице, во дворе,она смотрела так безучастнона пса их, спящего в конуре,и думала, что это есть рисунок,споткнулся ветер, лег на бугре.Она не выживет без него —это было понятно раньше,когда спускались они вдвоеммимо цветов своих к магазинам,когда ругались, и улыбались,и мясо жарили, и когдаони и в 70 танцевали.Они танцоры – настолько, чтородить сумели одних танцоров.В их школу танцев меня ввели,когда мне 6 только что пробило.Мне было все равно, и тогдая их увидела, и впервые:«Она не выживет без него», —подумала.За эту женскую полусмерть,за это высохшее «не выжить»я зацепилась, пока я шла,я рукавом задержалась, дернулась:и я не выживу без тебя.Когда мы даже не сговорились,я знала точно, что будешь ты,а заберут – и тогда не выжить.Мне эта мысль отравляет жизнь.Я никому ее не открою.
«Не будем мы больше включать «Наутилус»…»
Не будем мы больше включать «Наутилус»И ночью с соседкой спускаться к реке.Прости нас, уборщик, что не получилосьСтать тем, кем болтали, забылось уж, кем.Усталость, усталость, тупая усталость.Кусалось и вот откусило кусок:Прощай, моя радость!
Что молодость – малость!Я хмурюсь, как небо, на время в глазок.Да просто не выйдет. Я девочка с чувством,А что там за чувство – та сладкая боль.Оно забродило, и больше не вкусно,А больно и больно. Не буду, уволь!Как раньше уборщика дядю из школы —Меня – из живущих, а боль – из меня.Ошиблась, король обязательно голый.Так много читала, так мало поняв!Я в мире иду с чемоданчиком злостиИ парой слегка ошарашенных глаз.Без ритма, с потерянным голосом, в гостиНикто не зовет – и спасибо как раз.
«Я часто вижу страшный сон…»
Я часто вижу страшный сон —Кошмар из обозримой дали,Где мы с тобой никем не стали.Ни ты не стал,Ни я не стала —А вместе мы с тобой не стали —С прекрасной силою двойной.А если б только я одна?Такого не было вопроса.Все верное до боли просто.Так надо было: на местаМы встали, чтоб никем не стать.Чтоб стать – никем.Так все же – стали?Там дальше – затирает светТемно-зеленый цвет детали.Вот я лежу здесь – как влитая.И ты лежишь здесь – как влитой.И мы с тобой как под плитой.У юности полет летальный:Что началось с красивой тайны,То обернулось пустотой.
Алексей Черников
Поэт. Родился в 2003 году в Архангельске. Публиковаться начал в 2021 году на порталах «Прочтение» и «Полутона», готовится публикация в журнале «Урал».
Не имеет даже школьного образования.
«В мясе большой воды не утаить прожилки…»
Посвящается Виктории Шабановой
В мясе большой воды не утаить прожилки,Кто это тонет – ты ли, немой Господь?Рыбы идут на дно – розовые опилки,В черных кругах превозмогая плоть.Топотом черных волн вдоль новгородских сказок,Хвойных проказ, вылинявших лампад,Господи! – ты красив. Пасынок и припасокЗапечатлел тебя. Воинство, водопад,Синий, на букву «в», вышедший на разлукуС мерой цветов – да в подпол иной воды,Господи! – разреши музыку или муку,Милый мой! – разреши сбыться такому звуку,Чтобы и Китеж твой помнил мои следы.
«Тает белая ткань, не сказать трава…»
Тает белая ткань, не сказать трава, —Это детство в моей руке.Это я, переехавший со двораВ самом белом грузовике.Переезд под самый Страстной Пяток.Письма брошены под кровать.Белый грузчик заплакал, и стол промок.Новый дом умеет летать.И в его окно голубой рукойСнеговая стучит пыльца —Русской вербой, одиннадцатой строкойВоскрешающего столбца.
«Истончается черное кружево…»
Истончается черное кружево,Извлекается ввысь по игле,И пластинка, как будто простужена,Все хрипит у меня на столе.Вот и ангелы, будто простывшие,Рот откроют – а слышится скрип, —Не понявшие и не простившиеВ водах памяти каменных рыб.Будто сами разлуку не помните:Воду ткать, стало быть, ремесло.Распускается песня по комнате,Отделяется тенью в стекло.Помни, дева, две тени последние,Слушай музыку, что на двоих, —Это грустное кружево, тление,Колебанье пустот ледяных.Дюны памяти зыбки, но пройдены,Без теней истончается дом.…Жить без тайны, проститься без РодиныИ молчать – без дорог, босиком.
«На фонарной желтоглазой стуже…»
На фонарной желтоглазой стужедевочка плясала – как по нитке —по струе подсолнечного света,по лучистым палубам январскимНоги-шпаги резали канатыэлектрического озаренья.По снеговью плавала девчонка,словно обезьянка цирковая,словно заводная тень, почти чтоЭвридика, – девочка плясалаЭвридика – головокруженье —приходи плясать на мой кораблик,я тебе его давно готовлю:смерти нет, а очи видят парус —день рожденья безымянных истин,день рожденья пушкинского снега.
