Журнал «Юность» №11/2021
Шрифт:
Предромантизм связан непосредственно с мистикой, а она – совсем не то же самое, что ужасы. В первом случае нагнетается лишь напряженная, таинственная атмосфера – автор вовсе не ставит перед собой задачу напугать читателя, максимум – нервишки пощекотать.
Современный хоррор принято связывать с готической традицией – и архитектурной, и, безусловно, литературной. Поэтому именно в Европе зарождается готический романтизм (предромантизм), который очень тесно связан с мистическими образами: «Лесной царь» Гете, всем известный «Франкенштейн» Мэри Шелли и даже баллады Жуковского, подхватившие эту традицию (ожившие трупы
Предромантизм связан непосредственно с мистикой, а она – совсем не то же самое, что ужасы. В первом случае нагнетается лишь напряженная, таинственная атмосфера – автор вовсе не ставит перед собой задачу напугать читателя, максимум – нервишки пощекотать. То есть, возвращаясь к тому же «Франкенштейну», справедливо заметить, что Мэри Шелли писала скорее триллер, чем откровенные ужасы. А вот работая над хоррором, автор ставит в самом верху списка задач пункт «напугать читателя» («…и заставить купить новые штаны»), чтобы с помощью страха и ужаса выйти на определенную тему. Например, показать, что за любое зло надо платить: только тогда нужно ставить в центр не лучезарное и сияющее, как после стиральной машинки, добро, а пугающее зло.
Немного научных данных: исследовательница Эдит Биркхед создает классификацию ужасов, согласно которой некоторые романы готической традиции все же можно отнести уже непосредственно к хоррору. Это, например, работы Гофмана и Мэтью Грегори Льюиса (самое громкое его произведение – «Монах»), Если же говорить о России, то Жуковский принес на родину семя романтизма, которое проросло ужасами… нет, не Гоголя – до Николая Васильевича успели постараться другие славные ребята.
В «наполеоны хоррора» метил, например, Орест Сомов, решивший ударить читателей по голове украинскими фольклорными образами еще до Гоголя. Тут можно просто взглянуть на названия авторских повестей: «Самоубийца», «Киевские ведьмы», «Русалка», «Оборотень». Хотя, придется признать, что эти произведения оставались данью уважения мистической традиции готического романтизма, но уже вполне себе мутировали. Куда ближе к понятию хоррора подобрался Александр Бестужев-Марлинский. Его сборник повестей «Страшное гадание» по своей мрачности обогнал работы коллег: тут и колдуны, и говорящие мертвецы, и сам дьявол. Не тот обаятельный, что цокает копытами и нянчится с Фаустом у Гете, а именно тот, который призван напугать читателя. Выше головы, конечно, прыгнул Антон Погорельский, действительно начавший пугать. Если даже сейчас вечерком почитать «Лафертовскую маковницу» или «Черную курицу» (на минуточку, детское произведение!), прилив адреналина и марш мурашек по спине обеспечен. Поверьте, это жутко, а уж для времени публикации наверняка казалось до чертиков пугающе.
Потом пришел Гоголь и стал, по сути, родоначальником русского хоррора. Соединил фольклор, мистику, победу зла над добром и начал пугать русский народ – как минимум «Вий» уж точно призван довести читателя хотя бы до одной бессонной ночи, больше – лучше. Все эти «поднимите мне веки» и холодные мертвые панночки… Конечно, и мистики у Гоголя хватало – «Невский проспект», «Портрет» (там тоже есть элементы хоррора), да и вообще весь цикл «Петербургских повестей», разве что за исключением «Шинели», – это, скорее, псведомистика. Даже «Мертвые души» полны таинственных фрагментов. Но, несмотря на это, «первозданный хоррор» Николай Васильевич застолбил за собой.
Тургенев, к слову, потом тоже присоединился: его мистические повести и некоторые стихи в прозе заставляют с головой окунуться в прорубь кошмаров. Если читать «Призраков», «Собаку», «Странную историю», «Сон», «Рассказ отца Алексея», «Клару Милич (после смерти)» ночью – эффект будет что надо. Мы проверили
Вот, допустим, кусочек стихотворения в прозе «Черепа», на самом деле отсылающего к «Маске Красной смерти» Эдгара По:
«И вдруг – словно по манию волшебного жезла – со всех голов и со всех лиц слетела тонкая шелуха кожи и мгновенно выступила наружу мертвенная белизна черепов, зарябили синеватым оловом обнаженные десны и скулы.
С ужасом глядел я, как двигались и шевелились эти десны и скулы, как поворачивались, лоснясь при свете ламп и свечей, эти шишковатые, костяные шары и как вертелись в них другие, меньшие шары – шары обессмысленных глаз.
Я не смел прикоснуться к собственному лицу, не смел взглянуть на себя в зеркало».
И это еще не самое страшное, что можно найти. Дальше традицию хоррора подхватили, понесли через года во всех странах, так что о развитии ужасов можно писать до посинения. А почему людям до сих пор нравится пугаться, вроде как уже разобрались.
Но, ладно там, банджи-джампинг, просмотр фильма ужасов со ста скримерами на секунду хронометража или даже экскурсия в террариум человека с фобией змей. Тут все понятно, это либо действительно физически страшно, либо неожиданно – потому сигнализация в мозгу и срабатывает. Но почему люди вообще боялись хоррор-литературы и до сих пор ее боятся? Как можно испугаться текста? Буквы пока не имеют свойства обрастать зубами и щупальцами, так и норовящими сделать опасный «кусь» и «хвать». Легким движением руки (скорее, клавиатуры) повторив вопрос из самого начала, можно наконец-то попытаться ответить на него.
Забавно, но, по данным ВЦИОМ за 2020 год, примерно 3 % опрошенных читают ужасы. Если проще – жанр замыкает список. Хотя это не отменяет того факта, что люди все же читают хоррор, а если читают – значит, получают удовольствие. Навряд ли все 3 % делают только это по работе или под дулом пистолета.
Можно провести эксперимент в домашних условиях: поспрашивать у читающих друзей, знакомых, знакомых знакомых и далее по экспоненте, как давно они уделяли время пугающей книге. Почти наверняка итог лабораторного опыта окажется один: история, которую они читали, была страшной, но это «совершенно точно не хоррор». Даже в описании романа такого «ярлыка» не указано.
Возможно, проблема в том, что граница жанра давно размазалась и стерлась. Примерно в 1954 году в американской литературе рухнул рынок так называемого pulp fiction (бульварного чтива), книжек на дешевой бумаге, покупаемых на один раз. Их могли взять с собой в дорогу, прочитать, а после выкинуть – не от отвращения, а потому, что издание никуда уже не годилось. Содержание этой литературы зачастую тоже оказывалось сомнительным: клишированные истории, своеобразные «концентраты жанров». Вот тут ужасы были настоящими ужасами – почти в чистом виде. Кстати, отдельного внимания стоят обложки pulp fiction – откровенные и, как сейчас говорят, «кликбейтные».
Рынок рухнул, и границы жанра стерлись: сейчас хоррор в рамках одной книги может соседствовать и с фэнтези, и с мистикой, и саспенсом. Впервые ужас «смягчили», сделав его лишь тугим напряжением, авторы готической литературы, но об этом мы уже вспоминали.
Ну так вот, отвлечемся: если у человека болят колени, он идет к доктору, если прическа не нравится – к стилисту или к парикмахеру, и так далее. А если человек хочет понять, каким образом текст пугает людей, то идет к психологу, – вариант вполне рабочий.