Журналист: Назад в СССР
Шрифт:
Я вновь прочитал эти цифры, на сей раз уже вслух. И быстро повторил, словно пытаясь запомнить.
В этот миг меня и осенило.
Именно так, с этой же интонацией я в своей прошлой реальности сотни раз проговаривал подобные цифры, пусть они и были другими, но их тоже было десять.
Я даже закрыл на миг глаза, словно вспышка мгновенного узнавания на самом деле ослепила меня уже чисто физически. Я знал, что означают эти десять цифр. У меня они тоже были в прошлой жизни, пусть и другие по отдельности, но такие же по общей сути.
Это был номер сотового телефона.
Содержание таинственного листочка бумаги
— Ну, что скажешь?
Я только и нашёлся, что неопределённо пожать плечами. А в голове уже сверлил мозг навязчивый вопрос: откуда у Сотникова здесь, в 1980-м году может быть номер сотового телефона. И чей это телефон, спрашивается?
Шеф расценил моё молчание по-своему и понимающе покачал головой.
— И Воронов, похоже, не знает. Впрочем, я особо и не надеялся.
Ну, теперь-то я уже знаю: с этим человеком нужно держать ухо востро, а если и верить, то с осторожностью.
— Может, если бы я з немного больше… об этих цифрах… Все-таки одна голова хорошо, а две лучше? — осторожно предложил я.
Сотников глянул на часы, что-то прикидывая в уме.
— Однако, дело идет к обеду. Ты где обычно питаешься?
— Да я в этом городе недавно, — промямлил я. — Пока всё больше в «межвузовской»…
— Ну, нет, я уже выжил из этого возраста, и желудок у меня не такой стальной, как у вас, молодежи. Тогда заедем в одно место, — тоном, не терпящим возражений, заявил Владимир Аркадьевич. — Я знаю одну очень симпатичную «стекляшку», где студенты практику обычно проходят, то ли из кулинарного училища, то ли техникума советской торговли. Там часто котлеты бывают из лосятины — закачаешься! Поехали?
«Стекляшка» оказалась что надо. Не хватало только летней площадки, благо места перед этим кафе было достаточно. Но в эти годы советский общепит еще не был достаточно продвинутым, чтобы настолько заботиться о гражданах страны в знойные летние дни. К тому же прохожие с любопытством заглядывали внутрь зала сквозь стеклянные стены, и я бы на месте посетителей кафе испытывал дискомфорт. К счастью, Сотников выбрал столик в укромном углу помещения, с торца здания, подходы к которому были прикрыты густыми кустами шиповника с роскошными красными цветами-розами.
Котлеты и впрямь на вкус оказались шикарными. Темное рубленое лосиное мясо в них было сочным и ароматным, несмотря на явные добавки хлеба и лука — для вкуса, очевидно.
Слева от кассы, замыкавшей конвейер раздачи, была большая ниша, в которой устроен буфет. Помимо мелких закусок из нарезанного сыра, толстеньких и жирных рыбок селедки-иваси, а также пирожков и салатов, за спиной буфетчицы возвышался стеллаж, уставленный бутылками с разноцветными этикетками. К моему удивлению это были вина и настойки — я углядел «Черемуховую», «Зубровку» с изображением могучего лесного быка и сладкую «Боровинку», этикетку которой украшали черные фигурки токующих, расфуфыренных тетеревов. А вот Сотников выбрал на винной полке «Рябину на коньяке», прихватил на стойке пару стаканов, и уже спустя пару минут я мог наглядно убедиться, насколько нынешняя «рябиновка», то есть в XXI веке, отличается от советской. Последняя явно выигрывала, российскую же, по-моему, получали, тупо и механически разбавляя рецептуру исходного напитка водой
— За здоровье, — сухо провозгласил Владимир Аркадьевич, чисто символически пригубляя оранжевый напиток.
Мы чокнулись
Итак, он за рулем, а взял спиртное, лениво подумал я, смакуя ароматную настойку. Неужто споить меня хочет? Да, ну, чепуха на постном масле…
Не желая показаться невежливым, я красноречиво поерзал немного на стуле.
— Вижу, вижу, — ответил Сотников. — Вижу ваше нетерпение и помню о своем обещании. Наливайте себе еще, мой юный друг, не стесняйтесь.
Я и не стеснялся. В очередной раз приложившись к моему стакану своим почти пустым, он поудобнее откинулся на спинку полукресла из кожзама, которые заменяли тут стулья, и весело спросил:
— Скажите мне, Александр свет Македонский. А вы любили когда-нибудь?
— Случалось, — улыбнулся я. — Раза три в детском садике и дважды в школе.
— Да вы просто ловелас, юноша, — одобрительно молвил Владимир Аркадьевич. — А вот я в отличие от вас не могу похвастать столь обширным дон-жуанским списком. Но это была настоящая любовь, уверяю вас.
Он немного помолчал, сосредоточенно ковыряя лосиную котлету. А затем продолжил уже другим тоном — серьезным и, как мне показалось, с легкой грустинкой.
— Понимаю, что ты сейчас недоумеваешь, сетуешь: чего этот старый хрыч так разоткровенничался, ни с того, ни с сего заговорил о своих амурных увлечениях?
— Да нет, что вы, Владимир Аркадьевич. Вы совсем не старый, по любым меркам, — торопливо забубнил я.
Знал бы он о реалиях моего времени! В XXI столетии семидесятилетние старики считают себя орлами ещё теми, молодятся вовсю, некоторые даже детей рожать умудряются. А Сотникову на вид от силы сорок.
— Ладно врать-то… — непринужденно, чуть ли не по-свойски ответил он. — Но ты ведь ждешь от меня объяснения про эти треклятые цифры, верно?
Я кивнул. Хотя и котлеты чудо как хороши. Надо будет взять эту «стекляшку» себе на заметку.
И я в наглую плеснул себе «рябиновой». Если ничего не узнаю, так хоть напьюсь в свое удовольствие.
— В том-то и дело, стажер, что цифры эти связаны именно с моей бывшей пассией. Девушкой, которую я любил когда-то. Это она оставила для меня эти странные цифры. Словно код к ее сердцу, который я так и не смог разгадать, даже имея его на руках.
История Сотникова на первый взгляд была проста как мир. Проста и прекрасна одновременно, какой, наверное, только и должна быть истинная, настоящая любовь. Он рассказывал мне ее, иногда замолкая, припоминал какие-то детали, казавшиеся ему сейчас существенными или даже важными, а я какой-то частью своего мозга думал об этой странной девушке.
Откуда она могла знать этот номер, при условии, конечно, что это действительно был номер некоего сотового телефона, а не случайный набор цифр. И откуда она вообще могла знать о сотовых телефонах в двадцатом веке?
А если это не сочетание цифр, а конкретное число, то оно означает несколько миллиардов чего-то. Чего именно? А шут его знает.
— Эти десять цифр — по сути все, что мне осталось в память о ней, — сказал Сотников. — Странным образом исчезли все ее фотографии, а у меня было три или четыре ее карточки. Она сама их мне подарила. А после ее исчезновения пропали все до одной. Будто она специально унесла их с собой.