Жюль Верн ест носорога / Jules Verne Eats a Rhinoceros

Нигро Дон

НЕЛЛИ. Путешествие?

ДОКТОР. Небольшое. Через водную гладь.

НЕЛЛИ. Путешествие через водную гладь?

ДОКТОР. На остров.

НЕЛЛИ. Таинственный остров?

ДОКТОР. Полагаю, можно сказать и так, если хотите. На этом острове довольно таинственные обитатели. Загадочные. Но также там есть люди, которые помогут вам понять, кто вы, откуда и почему оказались на острове. Вам хочется туда попасть?

НЕЛЛИ. Я вам скажу, когда окажусь там.

(На короткий момент оглушающе громко звучит канкан Оффенбаха, и свет, падающий на НЕЛЛИ, гаснет).

2. Маньяк подробностей

(Когда зажигается свет, звучит канкан Оффенбаха, и на сцену со всех сторон стекаются люди. Вроде бы мы во французском ресторане. Официант, мрачный

тип со зловещего вида усами, расставляет тарелки и раскладывает вилки-ложки на столе справа, тогда как ДЖОЗЕФ ПУЛИТЦЕР, УИЛЬЯМ РЭНДОЛЬФ ХЕРСТ и МАКГОНИГЛ усаживаются за письменным столом справа, он служит и обеденным столом, а ДЖОН РИС ПЕНДРАГОН развлекает трех СМЕЮЩИХСЯ СЕСТЕР. Они направляются к столу у авансцены слева, который в следующей картине станет баром «О’Шонесси». В этой картине сесть ощущение, что все немного стилизовано, как в бульварной французской комедии. Разве что РИС и МАКГОНИГЛ на протяжение всей пьесы сохраняют реалистичную манеру. Это люди, которых НЕЛЛИ знает и любит больше других. ПУЛИТЦЕР и ХЕРСТ, конечно же, важничают, хотя в последующих сценах становятся более приземленными. СМЕЮЩИЕСЯ СЕСТРЫ выглядят так, будто вышли из какого-то фарса, как и официант, который очень ловко управляется и с тарелками, и со столовыми приборами. Он поспевает везде, дабы убедиться, что все довольны и ни в чем не нуждаются. Внимание зрителей в этой картине будет приковано к столу справа, но официант и сидящие за двумя другими столами не выходят из образа, ведут молчаливые разговоры, смеются. После того, как все заняли свои места, появляется ЖЮЛЬ ВЕРН, загримированный под великого французского писателя, борода и все такое, пожимает руки ПУЛИТЦЕРУ и ХЕРСТУ, обменивается с ними несколькими фразами, которые мы не слышим, флиртует со СМЕЮЩИМИСЯ СЕСТРАМИ, дружески кладет руку на плечо РИСА, направляется к столу справа, который накрывал официант. Музыка звучит громче, официант идет в глубину сцены за НЕЛЛИ, которая сидит там, потрясенная всем этим шумом и суетой и сопровождает ее к столу справа. Музыка обрывается аккурат перед тем, как МСЬЕ ВЕРН произносит первую фразу).

ЖЮЛЬ ВЕРН. Увидеться с вами – для меня такая радость. Надеюсь, ваш вояж через океан не доставил вам неудобств.

НЕЛЛИ (позволяет официанту усадить ее, еще не в своей тарелке). Должна сказать вам, сама возможность взять у вас интервью для меня великая честь.

ЖЮЛЬ ВЕРН (пересаживается к ней поближе). Благодарю. У меня те же ощущения, только сегодня меня немного крепит. Умоляю простить меня за то, что опоздал, если я действительно опоздал, в смысле, не прибыл вовремя, и такое со мной бывает часто, поскольку я верю, как однажды сказал Бальзак, что часы – инструмент дьявола. Все хорошо, Немо. (Официант кивает и уходит в тени). Мрачный тип, правда? Выглядит так, будто съел младенца. Я работал над последним романом, о приключениях молодого американского журналиста, который пытается облететь мир за восемьдесят дней, а как только погружаюсь в работу, такое ощущение, будто спускаешься в водолазном колоколе под воду на двадцать тысяч лье. Все кажется нереальным, но я должен продолжать каким бы странным и неведомым ни казался регион, куда ведет меня безумие, даже если это центр Земли. Меня называли маньяком подробностей, и в этом есть доля правды. Но, с другой стороны, творчество – всегда форма безумия, вы со мной в этом согласны?

НЕЛЛИ. Не знаю. Я – репортер. Мы ничего не должны выдумывать.

ЖЮЛЬ ВЕРН. Чушь. Репортеры всегда выдумывают, и это вполне объяснимо. В нынешние времена реальности так нравится имитировать фантазию, что зачастую просто невозможно их разделить. Если вы хотите понять истинную природу реальности, сходите в театр и посмотрите фарс. Фарс, по моему жизненному опыту, наиболее реалистичная форма искусства, уступающая, разумеется, только моим романам. Фарс – это сон безумного часового механизма, и нет ничего более реального, чем сны, за исключением грецких орехов и, случается, белок. Я обожаю белок. Особенно, с майонезом.

НЕЛЛИ. Но, мсье Верн, если пьеса схожа с безумным часовым механизмом, а часы – инструмент дьявола, не следует ли из этого, что театр – инструмент дьявола.

ЖЮЛЬ ВЕРН. Само собой. Иначе почему туда ходят? Театр – это место, куда мы идем с радостью, чтобы встретить дьявола. И пока этот мрачный тип никак не принесет нам ужин, вы можете начать ваше интервью.

НЕЛЛИ. Ничего, если я буду записывать?

ЖЮЛЬ ВЕРН. Я был бы изумлен, если бы обошлись без этого. Сам я пишу даже во сне. Хотите грецких орехов?

НЕЛЛИ. Может, позже. Скажите, вы всегда хотели стать писателем?

ЖЮЛЬ ВЕРН. Нет. В молодости я мечтал о том, чтобы открыть Семейный музей, который наполнялся бы чучелами семей. Но, увы, время рушит наши надежды и искажает мечты до неузнаваемости. И теперь моя мечта – написать сто книг до того, как я покину этот мир.

НЕЛЛИ. Почему так?

ЖЮЛЬ ВЕРН. Потому что такая у меня мечта. Каждому нужна мечта. Вы выглядите молодой женщиной с мечтой, пусть даже вы еще понятия не имеете, какая она. Написание романов – благородное занятие, очень похоже на журналистику, за исключением того, что вымысла меньше.

НЕЛЛИ. Но почему сто книг?

ЖЮЛЬ ВЕРН. Человек подсознательно стремится к круглым числам, как к круглым грудям. Большинство целей глупы и лишены направленности, хотя о грудях такого не скажешь: соски направление обозначают. Но человек продолжает работать, хотя бы для того, чтобы создать иллюзию значимости. В моей последней книге Филеас Фогг, с корзинкой грецких орехов, прибывает к героине на шаре, заполненном горячим воздухом, даме, чтобы засвидетельствовать свою любовь. Он входит в окно, умоляя ее облететь мир вместе с ним. А тем временем капитан Немо в своей подлодке прокладывает путь по клоаке Парижа. Он появляется из ватерклозета и требует, чтобы она отправилась с ним к Лунным горам, а может, в Дюссельдорф, чтобы заняться производством обручей для бочек и выпечкой сырных блинчиков. Но ее истинная любовь – Бальзак, благородный молодой человек из Огайо, борющий за спасение животных из зоопарка, которых намерены переработать в колбасу. В конце концов, их всех увозят в Гибралтар берберские обезьяны. Я назову мой роман «Таинственный остров».

НЕЛЛИ. Звучит завораживающе, мсье Верн, но, если ощущение, что будет сложно следить за сюжетом.

ЖЮЛЬ ВЕРН. Ерунда. Все, что я пишу, ясно, как божий день. Есть здесь какаду? Позвольте мне ответить на этот вопрос ответом на совершенно другой вопрос: можно ли приложением электричества к анусу добиться успеха в оживлении чучела бобра?

НЕЛЛИ. Понятия не имею.

ЖЮЛЬ ВЕРН. Разумеется, не имеете. Вы – американка. Но пустая голова – отличное место для старта. Моя близкая подруга, Сара Бернар, хозяйка восхитительного чучела бобра, который в свое время был подарен императору Наполеону Сакагавеей. Скажите мне, мисс Блай, если это ваша настоящая фамилия, вам доводилось есть носорога?

НЕЛЛИ. Нет. Насколько я знаю, нет.

ЖЮЛЬ ВЕРН. Хотели бы попробовать?

НЕЛЛИ. Не думаю. Пусть я и голодна.

ЖЮЛЬ ВЕРН. Знаете, почему вы голодны, мисс Блай? Потому что здесь нет еды. Вы примчались в Париж, рискую жизнью, здравомыслием и девственностью, чтобы взять интервью у меня, Жюля Верна, самого знаменитого автора приключенческих историй, по ходу вашего путешествия вокруг света, но в этом городе нет еды, потому что нас окружили немцы. И тем не менее я, Жюль Верн сумел организовать грандиозный пир в вашу честь. Нет ничего важнее правильного питания. Неудачно подобранная диета – это катастрофа для толстой кишки. Возблагодарим Бога за общественные туалеты в Париже. Даже совокупление не может сравниться в удовольствии с успешным опорожнением кишечника. Разумеется, невозможно опорожнять кишечник во время совокупления.

НЕЛЛИ. Чувствуется, вы досконально изучили этот аспект.

ЖЮЛЬ ВЕРН. Секрет счастья – слабительные! Слабительные, которые производятся во Франции, это наше все! Мы встречаем слабительные, и они – это мы! И мой самый большой страх состоит в том, что моя прямая кишка потеряет способность сокращаться. Прошу извинить меня, мисс Блай. Мы, французы, так подвержены страстям. Позволите говорить с вами открыто?

НЕЛЛИ. Я буду только счастлива.

ЖЮЛЬ ВЕРН. Когда человеческий зад не справляется должным образом с большой нуждой, запор не может считаться достойной альтернативой. То, что не уходит, как положено, вниз, поднимается наверх, в голову, замещает мозги. Но из-за нынешнего кризиса стало практически невозможно добывать именно те продукты, благодаря которым мой кишечник работал, как положено. Теперь люди едят и животных из зоопарка, поэтому нам пришлось спрятать моего друга, нашего маленького шимпанзе, Альфонса.