Жюльетта
Шрифт:
– Я все исполню, господин; я сделаю все, что вы говорите; у меня нет желания дольше оставаться в городе, где наказывают честных людей, отказавшихся творить зло.
– Тихо, мадам, тихо; благодарите судьбу, что никто больше не слышит этих слов, иначе вы не ушли бы отсюда живой.
– Благодарю вас, добрый человек, – сказала я тюремщику, опуская в его ладонь сто цехинов. – Я воспользуюсь вашим советом и завтра буду далеко от этих негостеприимных болотистых мест.
Сборы мои длились лишь несколько минут. Лила и Розальба высказали желание остаться в Венеции, где они прилично зарабатывали; я простилась с ними, взяв с собой только одну женщину, которая была со мной с первого дня моего брака и о которой до сих пор я вам не рассказывала, потому что она не играла никакой роли в моих приключениях. Получив разрешение оставить себе бумажник и все наличные деньги, я отправилась в путь, имея около восьмисот тысяч франков, все остальное присвоила себе Республика; но у меня оставались ещё вклады в римских банках, с которых я получала доход пять миллионов в год, и это меня утешало. В ту же ночь я доехала до Падуи, ещё через неделю была в Лионе, где сделала привал
Рассудив, что возвращение в Париж ничем не грозит мне, поскольку министра, от которого я сбежала, уже не было в живых, – я решила ехать туда, как только получила от Нуарсея ответ на моё письмо, известившее его о моем предстоящем приезде. Обрадованный возможностью вновь увидеть меня, этот надежный и верный друг заверил, что он будет ждать свою Жюльетту с нетерпением и что очень гордится успехами своей выдающейся воспитанницы. Другое письмо я отправила аббату Шаберу с просьбой привезти в Париж мою дочь и назвала гостиницу, в которой намеревалась остановиться.. Туда мы, все трое, приехали почти одновременно. Марианне шел седьмой год. Не было на свете прелестней ребёнка, чем она, но Природа безмолвствовала в моей душе, распутство заглушило ее голос. Так бывает всегда: сжав человеческое сердце мёртвой хваткой, оно не оставляет в нем места другим чувствам, а если, несмотря ни на что, туда проникает что-нибудь доброе, оно скоро превращается в свою противоположность. Я должна признаться, что обнимая Марианну, я не испытала абсолютно никакого волнения, кроме позыва похоти.
– Это прекрасный объект для воспитания, – шепнула я Шаберу. – Как мне хочется предостеречь это создание от ошибок, которые вынудили меня бежать из Парижа, от тех, которые привели Дюран к гибели. Я внушу ей необходимость быть стойкой в пороке, и она никогда не сойдет с этога пути, а если когда-нибудь в ее сердце закрадется добродетель, пусть она найдет в девочке злодейство, настолько глубоко укоренившееся, что не посмеет атаковать его.
Шабер, которому было поручено заниматься воспитанием Марианны, продемонстрировал мне ее таланты: она играла на клавесине, прекрасно танцевала, премило рисовала, говорила по-итальянски и так далее.
– А как насчет животных инстинктов? – спросила я аббата.
– По-моему, с этим у неё все в порядке, – ответил Шабер, – и если мы не углядим за ней, эта обезьянка начнет мастурбировать.
– Ну и хорошо, я помогу ей, – сказала я, – я буду безмерно рада увидеть в ней первые проявления половой зрелости.
– Погоди немного, – посоветовал мне аббат, – иначе это плохо отразится на ее здоровье.
Однако это соображение не оказало на меня никакого действия. Аббат, наезжавший в Париж несколько раз в моё отсутствие, рассказал мне о последних событиях и взялся перевести мои деньги из римских банков. Вскоре я приобрела два роскошных особняка в городе, а также загородное поместье, которое вы хорошо знаете.
Через день после приезда я нанесла визит Нуарсею; он встретил меня с чрезвычайной приветливостью и объявил, что, по его мнению, я стала ещё прекраснее, чем прежде. Продолжая пользоваться расположением министра вплоть до его смерти, Нуарсей, за то время, что я его не видела, утроил свое состояние, и теперь весь Париж смотрел на него как на одного из выдающихся людей своего времени.
– Поверь мне, Жюльетта, – сказал он мне, – отныне я буду делать все, чтобы ты возвысилась вместе со мной; ты мне нужна; я хочу творить зло только в твоей компании, и нас ждут большие дела, если мы объединим наши усилия и вместе будем разрабатывать эту жилу.
После этого он попросил меня рассказать о моих приключениях, и когда я дошла до случая с пятьюстами тысячами франков, которые я обещала передать Фонтанж, дочери мадам де Донис, – как вы помните, она находилась в монастыре в Шайо, и ей было около семнадцати лет, – он стал настаивать, чтобы мы позабавились с девчонкой, а деньги оставили себе. Его аргументы касательно этого дела были настолько убедительны, что я не могу не повторить их для вас; признаться, я нарочно изобразила нерешительность, чтобы дать ему возможность произнести длинную и поучительную речь. Вот каким образом он разбил мои притворные возражения в тот вечер, когда мы ужинали в его маленьком уютном доме в Барьер-Бланш.
– Когда у человека есть две причины совершить какой-то поступок, Жюльетта, – начал он, – и нет ни одной, чтобы не , совершать его, честно говоря, я не верю своим ушам, что этот человек пребывает во власти сомнений. Тем более, когда ему тридцать лет, когда он обладает умом и не имеет предрассудков, не верит в Бога, не склонен к угрызениям совести, но чрезвычайно расположен к злодейству и, помимо всего прочего, много выигрывает, совершив этот поступок, – вот тогда, повторю ещё раз, мне дико и странно слышать из его уст вопрос: что делать? Если он имеет в своем распоряжении все необходимое для этого, если он уже творил и более чудовищные и трудные дела, если находил в них удовольствие, если приходил в экстаз от этого удовольствия, я, признаться, не понимаю и не принимаю внутренней борьбы в душе этого человека, которого ожидают ещё большие удовольствия и большие выгоды. Короче говоря, ты заслуживаешь хорошей порки за то, что осмеливаешься советоваться со мной по такому пустячному поводу; и я заявляю тебе, что если по прошествии четырех дней ты не сделаешь этого, я порву с тобой всяческие отношения и буду считать тебя одной из этих недалеких, бесхарактерных женщин, которые проводят всю свою никчемную жизнь в бессмысленной и безрезультатной суете. Или ты хочешь сказать, что у тебя слишком много денег, чтобы отказаться от суммы, от которой может зависеть благополучие несчастной сиротки? Ах, Жюльетта! Разве можно иметь денег слишком много? Я допускаю, что ты истратишь эти полмиллиона на свои развлечения, но я хочу тебя спросить, неужели, на твой взгляд, удовольствие, которое ты от них получишь, не перевесит куцее удовольствие отказаться от этих денег ради девчонки, которую ты даже не знаешь и которую они только испортят.
Давай теперь поговорим, если хочешь, об этой девочке. Кто она для тебя? Никто. Кто вообще она такая? Отпрыск женщины, с которой тебя связывали плотские утехи. Подумаешь, какая невидаль! И ещё один момент: что произойдет, если ты выполнишь поручение? Никто не скажет тебе даже спасибо, ибо по мнению людей ты всего лишь выполнишь свой долг. Если же, с другой стороны, ты оставишь деньги себе, никто и не узнает о том, что ты должна была передать их кому-то, и ты потратишь их на свои удовольствия; так что для тебя привлекательнее: выполнить свой бессмысленный долг или получить наслаждение? Неужели ты ещё можешь колебаться, Жюльетта? Пойдем дальше; я никогда не видел эту девочку, но уверен, что, взглянув на неё, ты прочтешь на ее челе: «Небеса бросили меня в этот мир для твоего удовольствия; сама неодолимая судьба столкнула нас друг с другом, сама Природа предлагает меня в качестве твоей жертвы». Вот что написано на ее челе и написано это рукой Природы. Ты можешь возразить мне, что не желаешь оскорбить память своей покойной подруги, с которой ты когда-то поступила жестоко. Но я с легкостью докажу тебе, что, во-первых, ты ничем не покушаешься на ее интересы, поскольку покойнице ничего не нужно, и, во-вторых, ты ничем не можешь оскорбить ее, ибо нельзя оскорбить мёртвых. В самом деле, чем ты обманываешь свою подругу? Она хотела только одного – чтобы ты передала ее дочери эти деньги, но почему ты не имеешь права пользоваться ими, прежде чем исполнить желание матери? Поэтому пока оставь их себе, а после своей смерти завещай их этой девочке, таким образом твоя совесть будет спокойна, если уж тебе так необходимо умиротворить ее. Это не будет противоречить желанию той женщины, ибо ее дочь получит деньги и, быть может, получит ещё больше, если ты выгодно вложишь их. Мадам Донис не сказала тебе: «Я вверяю жизнь этого ребёнка под твою защиту, и если она умрет, деньги будут твоими, но будут твоими только в случае ее смерти». Она просто сказала: «Вот пятьсот тысяч франков, я оставляю их своей дочери». Это означает, что если ребёнок переживет тебя, деньги должны достаться ей, и желание покойной будет удовлетворено.
Я уже не говорю о том, что даже если здесь идет речь о неисполнении ее желания, зачем совершать глупость и чувствовать себя чём-то обязанной человеку, которого уже нет в живых? Обидеть или обмануть можно только живого человека, так как только живой чувствует боль и обиду, но подумай сама, какой ущерб можно причинить мёртвецу? Любой наследник, который исполняет волю покойного в ущерб себе для того только, чтобы польстить умершему, похож на идиота, бросающего деньги на ветер, но если последний жертвует лишь деньгами, то первый, кроме того, отказывается от своего счастья в угоду призраку, и, на мой взгляд, между ними нет большой разницы. В мире множество нелепых условностей, от которых люди не желают избавиться, но которые от этого не становятся менее абсурдными. Нет нужды выполнять, скажем, все условия завещания, глупо связывать себя ими, глупо полагать, будто мёртвец обладает способностью чувствовать, это противоречит всем законам Природы и здравого смысла. Ну, довольно об этом. Запомни одно: оставив себе пятьсот тысяч франков, ты ни в коей мере не нарушишь слова, данного тобой, и мне кажется, я достаточно убедительно показал это. Теперь рассмотрим вторую часть этой дилеммы: если я отдам деньги, я обеспечу благосостояние девочки, если не отдам, я обеспечу свое благосостояние. На это я отвечу так.
По моему глубокому убеждению, мы можем ценить других людей, только если поддерживаем с ними тесные отношения, если сходятся наши вкусы, характеры, наш образ мыслей, я уже не говорю о симпатиях внешнего порядка. Словом, общение с человеком должно доставлять нам удовольствие, и вот здесь ты столкнулась с выбором: наслаждаться дочерью подруги ценой отказа от пятисот тысяч франков или наслаждаться этими деньгами, отказавшись от девочки. В этом вопросе я ничем не могу тебе помочь, ты сама должна выбрать то, что тебе больше подходит. Только помни, что к какому бы решению ты ни пришла, душа твоя не будет спокойна, ибо добродетель вызывает сожаление точно так же, как и порок. Следовательно, если ты откажешься от Фонтанж и оставишь себе деньги, ты будешь упрекать себя за то, что поддалась этому искушению, и будешь жалеть о прелестной девочке. Если же ты пойдешь другим путем, ты будешь корить себя за слабость. Но учти, что первое сожаление непременно компенсируется настоящим утешением, утешением плоти. Да, скажешь ты себе, я потеряла Фонтанж, но зато теперь я наслаждаюсь; между тем как во втором случае единственным твоим утешением будет мимолетное удовольствие, уступка добродетели, крошечное удовлетворение морального порядка. Первое предполагает отказ от чего-то мелкого, незначительного, зато дает ощутимое, материальное счастье и блаженство; второе связано с большими лишениями и взамен производит слабое волнение в нервной системе. Кроме того, твой образ мыслей просто несовместим с такими непреходящими моральными радостями, которые даже недоступны тому, кто ни во что не верит, кто презирает добродетель и боготворит порок, кто любит злодейство ради самого злодейства и ради связанных с ним выгод. Сравни это с радостью наслаждаться полмиллионом франков, и ты сразу почувствуешь разницу. Ты говоришь, что самое главное – избежать угрызений совести. В таком случае, без всяких колебаний и без промедления соверши задуманное преступление, ибо если ты не сделаешь этого, ты будешь жестоко раскаиваться в том, что упустила возможность заполучить деньги. Ведь для тебя преступление – это совсем не то, чем оно является для других. Ты достигла такого уровня, когда находишь самое сильное и приятное возбуждение в злодействе, оно доставляет тебе наивысшее сладострастное удовольствие, поэтому будь уверена, что это удовольствие не будет сопровождаться неприятными ощущениями, которые обыкновенно терзают слабых и нерешительных людей.