Жженые карты
Шрифт:
НИКОЛАЙ
Последний раз Тамара приходила в себя за несколько минут до смерти Азизы, и это сильно волновало Николая. Их недавняя противница умерла тихо, провалившись в бесконечный сон, – только аппаратура дала понять, что больше она не очнется. Они с Антоном вынесли ее тело, которое еще не успело покинуть тепло, оставили его за железной дорогой в кустах. Блондин, не задерживаясь, отправился к своим пациентам, нуждающимся в его внимании куда больше. Спрашивать, почему шатен не пошел за ним следом, Николай не стал. Он догадался, что парень хотел если не похоронить погибшую девушку, то хотя бы прикрыть ее настилом из ветвей. Мысленно медик возмутился этому, в нем до сих пор зрела обида за Виталия, за собственные раны, но он не собирался что-то предпринимать. Много сил и так потрачено впустую.
Эта ночь показалась ему самой долгой за последнее время. Час, другой – жизненные показатели Тамары ухудшались каждый раз, когда он бросал на них заспанный взгляд. Девушка перестала получать кровь Азизы, поэтому оставалось лишь гадать, справится ли ее организм, адаптируется ли под новую среду?
Послышался шум закрывающейся двери вагона – вернулся Антон.
Настенные часы показывали половину шестого утра.
Невольно он задался вопросом: что, если Тамара погибнет? Как он сможет жить дальше? Их связь трудно описать одним словом, здесь всего набиралось понемногу. Те недели, проведенные в плену, сделали их одним целым, им пришлось делить эмоции и переживания на двоих, чтобы не сойти с ума.
Первое, чем встретили их врата ада, стал неприятный запах горелой травы. Их с девушкой разогнали по разным камерам, Николай до сих пор не был уверен, что их держали в одном месте. В крохотной комнате четыре на два метра его приковали к длинной цепи, как дворового пса. Босыми ногами он чувствовал мелкие камни, от высоких стен исходил жар и пыльный запах. Сквозь маленькое окно под самым потолком, расчерченное железными прутами, проникал паркий стоячий воздух с улицы. И песок, он был везде: на полу, в воздухе, забивался в волосы, под ногти, скрипел на зубах.
Почти сразу к нему пришли люди. Инстинктивно, едва его отстегнули от цепи, он попытался вырваться, но пятерым мужчинам все же удалось его усмирить. Они не пытались пристрелить его, отчего Николай одновременно ощутил и радость и страх: если его не хотели убить, то им он нужен живым – для чего-то другого.
Для парня не стало открытием, что его вели на допрос, и помещение, подчеркивающее антураж пыточной камеры, подтвердило все опасения. Вопросы, не выделяющиеся разнообразием, на ломаном русском языке задавал один и тот же человек. Террористов в основном интересовало расположение основных сил, местонахождение командиров, маршруты транспортировки боеприпасов и провизии. Николай остро чувствовал боль от каждого удара, и даже когда на его лице не осталось живого места, он молчал. В нем говорил скорее не патриотизм, а чувство собственного достоинства, что, по сути, являлось одним и тем же. Когда противник понял, что кулаки не страшили их пленника, он перешел на новую ступень, именуемую пытками. Здесь блондину пришлось проявить недюжинную выдержку. Он только полагал, что истязания водой не так страшны, но едва ему начали заливать жидкость в рот, не давала возможности дышать носом, его мнение изменилось.
В какой-то момент он рисковал сломаться, его покинули последние силы. Но мужчины остановились и удалились, оставив с ним охрану, на минут двадцать. Этого времени хватило, чтобы собраться с духом и напомнить, что так просто он не сдастся. Ни за что. Николай почти убедил себя в собственной несокрушимости. А потом он услышал ее крик.
Они с Тамарой не были близкими друзьями, несмотря на долгое время совместной работы. Она относилась к нему с уважением и добротой, он принимал это и отвечал взаимностью. Точка. Но когда сквозь толщу стен пробился женский вопль, парень непроизвольно вжался в спинку стула. Враги не били ее, не топили; воображение Николая разыгралось не на шутку, рисуя образы беспощадных издевательств. Резали? Выдергивали ногти?
Он ощущал тошноту, всем телом противился воплям, доносящимся из соседней комнаты. Враг понял, что физически его не сломать, поэтому они прибегли к другой тактике. И Николай ненавидел себя за это, что Тамаре приходилось испытывать мучения вместо него. Но в основном он проклинал себя за молчание, что ничего не выдал противнику, продолжая слушать отчаянный крик.
Это продолжалось вечность, но на деле оказалось, что с момента побоев прошло не больше трех часов. Его бросили обратно в камеру, а затем затолкали и Тамару. Их не стали приковывать, оставив на распоряжение самим себе. Да и зачем сдерживать людей, у которых не осталось сил на сопротивление? Девушка едва шевелилась, она не могла самостоятельно подняться не то от боли, не то от отчаяния. Ее спину покрывали багровые ожоги, очерченные облезлой закоптившейся кожей.
Они оба пребывали в шоке. Только когда им кинули бутылку с водой и подобие еды, они попытались придти в себя: пока Николай промывал раны девушки, та о чем-то говорила. Он уже не помнил, о чем.
Так продолжалось несколько дней: ее забирали, пытали, а от него ждали ответов. Парень пребывал в ужасе, от бессилия и страха он едва не сходил с ума, но Тамара велела ему молчать, несмотря ни на что. Так они и существовали, крепко сплетя пальцы в ожидании очередного сеанса допроса.
В один день, когда в воздухе, казалось, не осталось ничего, кроме пыли, забрали их двоих. Но вместо подвала затолкали в темное и сырое помещение, от которого у Николая в первый миг пробежались по спине мурашки. Очередная комната смерти? Но когда замерцали электрические лампы, он с непониманием во взгляде опознал душевую комнату. В его мозгу что-то закоротило, парень не смог ничего понять. Он просто делал, что велели, и слова злобного не кинул, когда их заставили раздеться и отобрали одежду – порванные провонявшие тряпки, некогда бывшие хорошей формой. Оттираясь от грязи и крови, он старался не смотреть на обнаженную Тамару, но что-то подсказывало, что разглядывай ее целая толпа извращенцев, ей было бы все равно. Он не бросал на нее взглядов, но трудно не заметить уродливые ожоги и исхудавшее тело. А прежде девушка выглядела крепкой и сильной.
Им дали новые вещи, мешковатые и потертые, но чистые. Врач уделил должное внимание каждому. Николай догадался, почему к ним проявлялась такая заботливость, а когда их сняли на камеру, то подтвердил домыслы о начале переговоров. Они с Тамарой станут разменной монетой: ничего не добившись пытками, они решили применить другой подход. Либо правительство России проявило инициативу первым в этом вопросе.
Время тянулось непривычно долго, неизменными оставались лишь объедки на ужин. Они с Тамарой по-прежнему редко разговаривали, просто сидели, прижавшись друг к другу и ждали, боясь вспугнуть присутствие надежды.
Так и прошли мучительные два месяца.
Потом их вывели из просушенного солнцем и песком здания со связанными руками и мешками на голове. Грубо затолкали в джипы, не потрудившись пригнуть им головы; ехали они долго, а когда пришло время выходить, им позволили осмотреться вокруг.
Солнце клонило к горизонту, унося за собой зной минувшего дня, холмы каменистой местности сливались в единый бурый цвет с безоблачным небом. Рядом стояла Тамара, жадно хватая взглядом красоты природы, ощущая дух свободны подобно зверю, вырвавшемуся из клетки. Их неизменно окружали вооруженные люди, однако их Николай в тот момент уже не замечал.
Это могло сравниться со светом в конце тоннеля, даром божьим, живительным глотком воды среди горячих дюн пустыни. В нескольких метрах поодаль, кортежем из трех военных джипов, перегородив дорогу, стояли солдаты в знакомой военной форме. Среди них Николай моментально опознал Сергея, расположившегося впереди, с убранными в карманы черной куртки руками. Но сильнее всего парня удивило присутствие генерал-лейтенанта Волкова.
Произвели обмен, разъехались также быстро. Николай не стал спрашивать, что за секрет таился в чемодане, стоящим их жизней. Сидя на заднем сидении, терпя тряску и пыль, летящую из-под колес машины, он провожал бесстрастным взглядом заходящее солнце. Тамара, уронив голову ему на плечо, отдыхала.