Зиккурат

Максимов Юрий Валерьевич

Спящий Магану. Восторженный Мелуххе. Заплаканная Нинли. Леденящий взгляд Главного Контактера. Недовольное лицо учителя. Вымученная улыбка отца. Гарза. Кто-то должен будет пойти в этот раз и черная тень его ухода ляжет на всех оставшихся…

Энмеркар вошел в украшенные изображениями львиноголового орла, змей и драконов врата и спустился в коридор этой части города, части вельмож. Здесь царило оживление: скорее полные, чем худые мужчины под руку чаще с другом, чем с подругой, прохаживались вдоль по коридору, шумно смеясь и громко разговаривая, церемонно раскланиваясь со встречными – они направлялись либо в гости, либо в места особых увеселений. Дальше по коридору таких мест было изрядно. Но Энмеркара это не интересовало.

Он остановился перед родной дверью дома – ее сложно спутать с другими; не так много в городе найдется входов с чистыми косяками, без статуэток и изображений. Почувствовав угрызения совести, Энмеркар покачал головой и решительно ступил сквозь дверь.

Отец был дома, но совсем не ругал его в этот раз за опоздание. В просторной и светлой трапезной рабы – молчаливые тени – поставили сосуды с вечерней пищей и бесшумно удалились. Вымыв по очереди руки, отец и сын сели за старый массивный стол, друг напротив друга. Черные резные спинки седалищ возвышались над ними. Энмеркар за все годы, что себя помнил, никак не мог привыкнуть к огромной длине древнего, невоздушного стола и размерам самой трапезной: казалось, все здесь с укором указывает, что за ужином должно присутствовать гораздо большее количество людей.

Но они с отцом после ухода матери жили вдвоем. Кроме молчаливого Нарам-суэна гости редко наведывались к ним, так что приходилось мириться и с укором, и с собственным чувством неуютности в огромном, залитом светом помещении за длинным столом дварской работы.

Отец ел молча, почти не глядя в сторону сына. Сначала Энмеркар подумал, что тот сердится, но приглядевшись, понял, что он думает о чем-то своем. Наконец отец поднял взгляд и спросил:

– Как Магану?

– Еще спит. Пришельцы отдали это?

– Пока нет. Идут торги с самым главным из них. Он берет то, что нужно ему от нас. Завтра мы непременно получим то, что нужно нам от них. Может, это успеет помочь твоему другу.

– А что пришельцу нужно от нас?

Отец пожал плечами, отламывая кусок ячменной лепешки.

– Всякая ерунда. Но для него, видимо, это представляет интерес. Возможно, то, что так нужно нам, кажется ерундой для них.

Энмеркар отставил опорожненную кружку из-под броженого молока и настойчиво поймал взгляд отца:

– Я слышал, что завтра назначена Гарза. Это правда?

Отец вздрогнул и встревоженно посмотрел на него, опустив руку с недоеденным куском лепешки. Несколько крошек сорвались и застыли на темной, блестящей поверхности стола. Помолчав, отец ответил:

– Да.

– Кто… избран на этот раз?

Что-то страшное случилось с лицом отца при этих словах. Взгляд вспыхнул, и вдруг исчезли, сгорая, завесы невозмутимости, обнажая то, что скрывалось за ними. Глаза отца, самые любимые глаза в мире… Они стали глазами человека, готового каждую минуту надломиться под придавившим его непосильным грузом. Энмеркар дернулся, пораженный. Внутри что-то подпрыгнуло, сдавило… Жаром, ознобом и дрожью ударило по нутру… «Неужели… отец? Отец?! Нет…» – Он не отрывался от родительского взгляда и с каждым мгновением на него накатывало сильнее: – Нет, это… это…»

Сердце оборвалось, когда понимание пришло к нему. Захотелось кричать, но непослушные губы еле слышно выпустили:

– Я???

Отец не ответил устами. За него ответили глаза.

– Я… – теперь уже утвердительно прошептал Энмеркар и опустил голову, взгляд упал на стол, тарелку с рыбьими костяными хвостами, блюдце с финиками, горку косточек, чашку меда, желтые крошки, белые капли молока на темной полированной поверхности… Почему-то все стало сглаживаться, терять очертания, глаза почувствовали влагу… Энмеркар тряхнул головой.

– Что ж… – сказал он, пытаясь сдержать дрожь в голосе, – по крайней мере я уйду с чистой волей…

Отец, рывком перегнувшись через стол, схватил его за руку и сильно сжал, заставляя поднять голову и встретиться взглядом:

– Этого не будет, слышишь, Энмеркар? – выдохнул он, сжимая руку сына. – Завтра он даст нам то, что прекратит уходы навсегда. И ты, и Магану, и все мы наконец освободимся от кошмара. Ты не пойдешь на Гарзу, сын мой!

– Папа! – Энмеркар почувствовал себя ужасно старым, словно даже старше отца. – А что, если это действует не сразу? Или не на всех? Ты же сам говорил, что не знаешь точно…

Под его взглядом отец сел обратно, не выпуская, однако, руки.

– Даже если так, я все равно тебя не отдам, – твердо пообещал он. – Я найду другой способ.

– Спасибо, папа. – Энмеркар через силу улыбнулся. – Я буду надеяться. Не вини себя, если не получится. Я ведь знаю, что это невозможно.

Отец попытался улыбнуться в ответ. Глаза его прояснились и это немного поддержало Энмеркара.

– Верь и надейся, сын мой, никому не дано заглянуть в глубины судеб… Мир больше и таинственнее, чем мы себе представляем.

– То, что нас интересует, содержится не в том, что вы привезли на корабле. Оно в самом тебе. Ты хитрый. Хотел спрятаться. Действовать через рабов. – Кудур-мабук кивнул на выстроившийся в шеренгу личный состав «Аркса». – Но мы вывели тебя к нам через них и показали, что нас не проведешь. Ты видишь, мы через анаким можем сделать что угодно с любым членом вашей команды. Вот, краснолицего, например, сейчас вырвет.

Кудур-мабук указал рукой, я невольно обернулся и увидел, как спокойно-отрешенное лицо Тези Ябубу исказилось спазматическими судорогами и извергло желто-бурую массу прямо на парадный костюм.

– Анаким могут сделать что угодно с любым из вас. Кроме тебя. Они говорят, что не могут к тебе прикоснуться. Как тебе удается? Все, что вы везете, – не более чем побрякушки. Еще до вашего подлета мы все просмотрели. Немногое, имеющее ценность, забрали. Но ЭТО мы забрать не можем. Это можно только дать. Я понимаю, что это и есть настоящий товар, который вы привезли. Такое мы видим впервые. Мы заплатили тебе хорошую цену, рассказав то, что тебя интересовало. Теперь ты не можешь не продать нам ваш секрет.