Зима 1238
Шрифт:
Кречет помолчал всего пару мгновений, а потом неожиданно для меня тепло улыбнулся и ответил ободряющим тоном:
– Да не серчаю я, Егор. Просто непривычно мне, что ты так быстро вырос как воевода и теперь мне указания даешь. Но делаешь ведь все толково – как ты сказал, быстро и наверняка! Так на что сетовать?! А с языками я помогу, отчего бы не помочь их разговорить? Да, поганые?! Не будете ведь молчать?!
Пленники вздрогнули от резкого возгласа дружинника, а один и вовсе затрясся крупной дрожью. Н-да уж, эти точно в героев играть не станут…
Глава 8
Допрос
А это ведь не считая тех, кого зарубили при захвате, включая мешающих ублюдкам детей, пытавшихся оказать сопротивление мужиков и юнцов, замученных до смерти баб и девок, умерших от внутренних кровотечений… Поначалу об этом напрямую никто не сказал, но я уловил что-то в недомолвках, в быстрых переглядываниях между пленными, опасливых, затравленных взглядах. И тогда сам попросил Кречета обратиться к ним спокойным, добродушным тоном, пошутить про баб, про малолетних «щенков»: мол, воин воина всегда поймет… И один из половцев клюнул на детскую приманку, ответил на шутку, похвастался тем, что в первый раз попробовал девственницу, пытаясь, очевидно, как-то разрядить обстановку… Дурак.
А у меня перед глазами вдруг встали картинки из когда-то пробравшего до печенок фильма «Солнцепек», а точнее, самые первые сцены с зэками-мародерами встали как наяву! И тут же я вдруг ясно представил себе визжащую и плачущую под этим трусливым ублюдком девчонку, отчаянно надеющуюся на спасение, коего не последовало… Матерей, рыдающих у разрубленных напополам младенцев – мешали выродкам своим отчаянным криком… Беременных, кому для забавы распороли животы. Представил себе отчаяние стариков-отцов, бессильно взирающих на творимое над их родными насилие…
Я когда-то читал про черный беспредел, устроенный татарами на Руси, но тогда это было столь далеко от меня, что не зацепило, не задело. А теперь вдруг тяжкие строки прочитанного ожили перед глазами, налились пугающими красками, обрели жизнь – и смерть… И волна удушливого гнева разошлась по груди, перехлестнула горло, аж в глазах на мгновение потемнело… Мне, правда, еще хватило выдержки узнать, когда отряды разделились и оставшаяся часть тысячи ушла вместе с полоном и частью обоза. Телеги степняки также использовали трофейные, нахватали по весям.
А потом, выведав все от языков, я без всякого сожаления и рефлексии взялся за рукоять стоящей у ствола дерева
– Они должны были за все ответить!!!
Кречет ничего не сказал, но спустя пару секунд медленно, тяжело кивнул. А я, ободренный поддержкой дяди, на глазах обалдевших от расправы русичей и онемевших от ужаса степняков-полоняников, коих уже успели связать и стреножить, проревел во весь голос:
– От языков я узнал, что они творили беззаконие над мирными жителями! Они насиловали девок и баб, порой до смерти, убивали детей и стариков, рубили младенцев! Если это не заслуживает смерти, то что заслуживает?! Мы обещали полон людям, но я не вижу здесь людей, это поганая нелюдь в человеческом облике! И мы должны очистить нашу землю от погани!!!
Однако ратники, пусть даже и проникшись моим яростным криком, не бросились на половцев, не стали рубить связанных и безоружных – видимо, просто не смогли. И я, только что переступивший внутри себя через какую-то черту, вдруг понял, что вон эту черту переступить пока не готовы. Да, в запале боя они видят ворогов и истребляют их, но сейчас перед ними испуганные пленники, не способные себя защитить. И убивать их без реально веской причины они не смогут… Все осознав, я как-то быстро успокоился и уже чуть спокойнее произнес, обращаясь к гридям:
– Отпустить их просто так мы все одно не можем. Натворят делов на обратном пути… Рубите им пальцы на правой руке, все, чтобы никто из них никогда не смог бы взять в руку рукоять сабли или даже нож! И на левой руке еще пару, большой и указательный. Десятники, вы – старшие, следите за тем, чтобы никого не упустили!
Вой медленно, с неохотой двинулись к начавшим было дергаться в путах пленникам.
Первый кандидат на казнь дернулся в путах, попытался в ужасе бежать, увлекая за собой стреноженных товарищей, и его зарубили походя, видно, рефлекторно среагировав на резкий рывок. Остальные оказались сообразительнее – или трусливее… Но бежать уже не пытались.
И вскоре пленников начали изувечивать под их дикие крики. В нос шибанул запах свежей крови, а я вдруг с мстительным удовлетворением вспомнил про волков, терзавших на реке останки рязанских дружинников. Туда пришли несколько стай и наверняка ведь еще не успели уйти… Запах свежей крови из сочащихся ран поганых привлечет хищников как раз тогда, когда они успеют проголодаться… Нет, эти выродки от своей судьбы не уйдут! Точно не уйдут!!!
– Когда закончите, развяжите и гоните прочь пешими, в сторону Пронска. Кто посмеет пойти следом за нами, перебить стрелами. Нельзя, чтобы они предупредили своих! Всех наших раненых собрать, отвести обратно в дома. С ними пусть останутся по одному соратнику из десятка, десятники определят кто… Остальные! Мы как можно скорее готовимся к выходу, забираем стрелы половецкие, лошадей! Нужно успеть спасти наших полоняников прежде, чем их доведут до стана Батыя!