Зима была холодной
Шрифт:
— Не думаю, что это хорошая идея, — поджал губы Киллиан. Его красноречивый взгляд говорил вместо сотни аргументов, но Алексис лишь невинно пожала плечами и обезоруживающе улыбнулась.
— Я буду рядом, — напомнил Колум, у которого от этого безмолвного разговора снова тоскливо заныло сердце: она по-прежнему пристально смотрела на Киллиана, не обращая внимания ни на кого вокруг.
— Не сомневаюсь, — не сводя с неё глаз, ответил Киллиан и, коротко кивнув, развернулся на каблуках и скрылся в толпе.
— Так как, Алексис, вы всё ещё хотите что-то со мной обсудить? — попытался привлечь её внимание Колум, но Алексис лишь рассеяно мотнула головой, провожая Киллиана взглядом. Потом, опомнившись,
— В другой раз, преподобный. Может, завтра после занятий? Вы не возражаете?
— Ничуть. — Он натянуто улыбнулся, но Алексис даже не заметила чужого огорчения. На её лице блуждала рассеянная улыбка, а глаза светились мягким теплом.
Он возвращался домой, продолжая раздумывать над истинным характером отношений брата и Алексис. Отчего сама мысль об этом причиняла такую невыносимую боль? Колум попытался представить её вместе с Лоуренсом, легче не стало, открытие неприятное и неожиданное, опалило рассудок: он ревновал! По-настоящему ревновал, хотя раньше всегда осуждал это чувство, нередко в прошлой жизни заводил отношения с замужними дамами и искренне считал, что любовью надо делиться. Вот только не было раньше в его жизни любви. А теперь она вспыхнула, обожгла сердце и пожирала рассудок, лишая благоразумия.
Колум буквально влетел в дом, раздражённо сдёрнул колоратку* с шеи и впился в пуговицы сутаны. Сорвав облачение, он зашвырнул его в угол и тяжело оперся о стол, опустил голову и мучительно простонал. Впервые за последние годы решение надеть сутану тяжёлым ярмом легло на плечи, и Колум с ненавистью посмотрел на чёрную ткань, небрежно скомканную, на белую полоску, не зря считавшуюся ошейником… Ошейник он и есть, но этой узкой полоски недостаточно, чтобы удержать в узде страсти и желания. И, возможно, их и не стоит удерживать?
Подойдя к плите, Колум нагнулся и открыл ящик стола, достал полную бутылку виски и стакан и покосился в окно: закат уже полыхал багровым, а значит, едва ли кто-то решится заехать к священнику за советом. Разве что Киллиан, но что-то подсказывало, что брата он сегодня тоже уже не увидит. И при мысли о том, где и как он проводит время, вновь захотелось завыть. Рванув пробку зубами, Колум сделал несколько больших глотков и резко выдохнул. Отодвинул стул и рухнул на него, вытянув ноги. Прищурился, глядя на сутану, и снова выпил, позабыв про стакан. Было ли то решение единственно верным? И, не стань он священником, смогла бы Алексис взглянуть на него иначе в их первую встречу?
___________
*колоратка — белый воротник вокруг шеи, похожий на ошейник. Цвет одежды для священнослужителя избирался черный. Таким образом, белый воротник и черный цвет одежды стали символом послушания Богу и посвящения своей жизни служению Ему.
========= Глава 24 ==========
Канзас, 1865 г.
Август обжигал, забивался песком в лёгкие, стекал потом по спинам, облеплял лицо назойливыми мухами. Они ехали уже третьи сутки, но до сих пор не попалось ни одного чёртового городишки — либо тот мексиканец их обманул, либо они заблудились. Раздражённо смахнув с шеи очередное крылатое насекомое, Колум попытался сплюнуть, но во рту пересохло и хрустело на зубах песком.
— Напомни мне, за каким дьяволом мы едем в Калифорнию? — устало спросил Киллиан, больше для того, чтобы хоть что-то сказать, потому что ехать в тишине, под сухой стук копыт и неумолчное жужжание надоело.
— Потому что там есть золото, а значит, возможность быстро заработать. — Колум тронул пятками лошадь, завидев впереди темнеющий пролесок. — А ещё там много людей, легко затеряться.
Именно желание скрыться было главной причиной, заставившей двух героев войны уйти из армии, едва была подписана капитуляция. Бои уже завершились, когда братья встретили слишком знакомые лица. Их полк тогда стоял в Пенсильвании, и целыми днями солдаты и офицеры наслаждались гостеприимством горожан, опустошая их запасы вина, виски и эля, и отдавали должное приветливости северянок, любезничая с дамами и задирая юбки шлюхам. Как раз в один из таких вечеров в салуне «Старина Джорджи» до братьев МакРайан добралось их тёмное прошлое в лице рыжеволосого рябого парня с безжизненным, застывшим взглядом.
— Я думал, вы сдохли, — ощерился он, упал на стул напротив и, не спросив разрешения, налил себе виски. — Лучше бы так и было.
— Ты здесь один? — быстро спросил Киллиан, пока Колум внимательно осматривал зал. Рыжий сплюнул, промахнувшись мимо плевательницы, качнулся на стуле и вдруг резко склонился вперёд, хватая Колума за ворот кителя так быстро, что тот не успел и опомниться.
— Не надейся, что сможете завалить меня в подворотне, как Старину Джила, — прошипел он, бросая предостерегающий взгляд на Киллиана, который тут же медленно положил револьвер на стол, но руку с рукояти не убрал. — Хочу, чтобы вы знали — папаша Билл ничего не забыл. А ещё: он вас не отпускал, вы слышите? Из банды папаши Билла уходят только вперёд ногами.
— Пятнадцать лет прошло, Барни. — Колум оттолкнул рыжего и спокойно сложил руки на груди. — Не думаю, что папаша, кстати, сомневаюсь, что он ещё жив, вообще помнит, кто мы такие.
— Папаша, может, и не помнит, — покладисто сказал Барни, вновь потянувшись к бутылке, будто этой вспышки не было вовсе. На этот раз он наполнил все три стакана и поднял свой, отсалютовав в воздухе. — Зато мы помним. Вы должны были заплатить выкуп за выход из банды. «Кролики» лишились двух бойцов. И это — накануне разборок с Мясником. Вы знали об этом, и бежали, как крысы! — Стакан с громким стуком опустился на стол.
Сидевшие рядом солдаты обернулись, один из них обратился к Киллиану:
— Нужна помощь, старший сержант? — Но тот слабо качнул головой, дав понять, что они сами разберутся.
— Вы неплохо здесь пристроились, — понятливо осклабился Барни. — Но я пришёл напомнить, а не наказывать. Как только дикси подпишут капитуляцию, «Мёртвые кролики» будут ждать вас с отступными. У вас месяц, или следующим авансом станет голова одного из вас.
Он допил виски, поднялся и, кивнув, ушёл, оставив братьев встревожено переглядываться. Решение уйти тогда из банды принадлежало Киллиану, но Колум слишком устал жить в постоянном напряжении, ожидая, что ещё придёт в голову папаше Биллу, какую новую забаву он придумает, чтобы держать Пять улиц в повиновении. Устал устраивать показательные пожары, погромы, разбивать лица и перерезать глотки. Поэтому в день, когда Киллиан и Мэренн покинули Нью-Йорк, Колум шёл следом. За спиной они оставили не только банды, но и пару трупов — заметив их с чемоданами, парни из банды хотели поднять шум. Пришлось подарить им вечную жизнь.
Свадьба Киллиана, смерть его семьи, армия, война — за всем этим прошлое померкло и выцвело, но, как оказалось, не забыло про братьев. И вот теперь надо было решать: пытаться дать отпор, или бежать. Чем-чем, а безумием МакРайаны никогда не страдали, поэтому, пока на договоре о капитуляции ещё не просохли чернила, они уже собирались, едва дождавшись, чтобы рапорты об увольнении были подписаны.
Огайо, Индиана, Иллинойс, Миссури — штаты и территории оставались за спиной, прокладывая между братьями и бандой сотни миль. И вот теперь они плелись по Канзасу, проклиная жару и мух и надеясь найти приличное место для стоянки. Колум развернул было коня к деревьям, когда заметил что-то впереди. Пока слабо различимое, но смутно похожее на караван.