Зима была холодной
Шрифт:
— Вы принесёте мне пунш? — И, когда Киллиан ушёл, обернулась к Мередит: — Это уже слишком. Я не думала, что весь город станет свидетелем наших… нашего…
— Ох, Алексис, перестань! — отмахнулась Мередит. — Здесь так редко что-то случается, набег, конечно же, не в счёт, что пропустить самую прекрасную историю любви, которая развивается прямо на наших глазах, просто невозможно!
Алексис укоризненно покачала головой, но промолчала. Хоть в бальных залах Ричмонда, хоть на улице перед салуном в Колорадо-Српингс, — люди всегда и везде были одинаковы. Охочи до сплетен и обсуждения чужой жизни.
Вернулся Киллиан, протягивая стакан с пуншем, второй оставил себе.
— Не виски? — приподняла бровь Алексис.
— Хочу, чтобы голова оставалась ясной, — ответил он. И добавил тихо, чтобы услышала только она: — Разлука была достаточно долгой, чтобы встреча после неё стала настоящим утешением для усталого путника?
— Более чем, — пряча улыбку в стакан, ответила Алексис. И все эти взгляды, пересуды, перешёптывания вмиг стали неважны. Остались только он и она, и больше никого вокруг.
— Алексис, вы сегодня королева бала! — К ним вальяжно подошёл Фрэнк, наслаждавшийся званием хозяина салуна, в котором проходил самый многочисленный праздник за всю историю города. Тёмно-синий бархатный сюртук ладно сидел на его широких плечах, русая грива блестела в свете ламп, и весь его вид говорил о том, что сегодня у Фрэнка один из лучших дней в его жизни. — Позволите пригласить вас на первый танец?
Алексис растерянно замолчала. Конечно, она хотела бы танцевать весь вечер с Киллианом, но это точно стало бы настоящим скандалом.
— Я не знаю, как это принято в вашем обществе, — протянул Фрэнк, — может, запишете меня куда-нибудь, или что вы там делаете, чтобы не забыть.
Он смущался. Явно смущался, и всем своим видом не желал этого показывать. Алексис вдруг стало легко, словно крылья выросли за спиной. Она весело пожала плечами, протянула руку, затянутую в кружевную перчатку.
— Первый танец ваш, Фрэнк, — прощебетала она, пока он осторожно целовал её пальцы. — Не волнуйтесь, я обязательно запомню!
— Тогда встретимся рядом с площадкой для танцев, — неловко улыбнулся Фрэнк. — Они объявят о них через несколько минут.
— Буду ждать, — улыбнулась Алексис, обернувшись к Киллиану, всё это время молча цедившему свой пунш. — Я надеюсь, вы не против? — тихо спросила она. — Вы ведь понимаете, что весь вечер подарить вам я не в силах. По крайней мере, пока.
— Понимаю, — напряжённо ответил он, пытаясь усмирить зверя, разбушевавшегося в груди.
— Тогда вы тоже должны кого-то пригласить, — вздохнула Алексис. — И я не могу сказать, что буду от этого в восторге.
— Мысли об этом помогут мне пережить танцы, что вы подарите не мне, — улыбнулся Киллиан, коротко кивнув приближающемуся к ним Лоуренсу, и отошёл к стоявшим в стороне девушкам.
— Могу ли я надеяться на танец сегодня? — не скрывая восхищения, спросил капрал, оставляя на её руке обжигающий поцелуй.
— Конечно, — улыбнулась Алексис. — Разве могу я отказать одному из бравых спасителей города?
Сегодня ей хотелось любить всех и вся, и смятение, совсем недавно овладевшее душой, полностью отступило. Весь этот праздник, музыка, смех — всё это было таким приятным, искренним, ярким. И когда начались танцы, всё закрутилось в вихре улыбок, касаний, непринуждённых разговоров и лёгкого флирта. Алексис никогда не оставалась одна на балу, а сегодня и вовсе была нарасхват, и Киллиан к середине праздника смог станцевать с ней лишь раз, и то весёлую кадриль, а не вальс, как хотелось бы Алексис. Хотя у неё и были сомнения по поводу того, умеет ли он его танцевать.
К полуночи праздник окончательно вылился на улицу, и в салуне теперь почти никого не осталось, только изредка кто-то заходил пополнить запасы пунша или виски. Индейки, занимавшие три стола, давно были съедены, и теперь у собак на заднем дворе начался свой пир. Девочки Фрэнка, получив от него разрешение сегодня не работать или работать исключительно на себя, оккупировали веранду на втором этаже и теперь звонко смеялись, распивая вино и игриво отмахиваясь от предложений потанцевать. Матроны и слишком ярые поборники нравственности уже разошлись по домам, дети или спали в повозках, или бегали среди танцующих, прячась за широкие юбки дам. Алексис, только закончившая танцевать с Лоуренсом, отошла к магазину Дженкинса, опираясь на перила на его крыльце, тяжело дыша. Здесь, немного в стороне от толпы, прохладный воздух быстро остужал разгорячённую кожу, и вскоре она пожалела, что отдала шаль Мередит, чтобы та отнесла её в повозку.
— Не думал, что смогу застать вас в одиночестве, — раздался голос за спиной, и Алексис резко обернулась, вглядываясь в темноту. Колум стоял у входа в магазин, тяжело опираясь о стену. Но, стоило ей обернуться, и он сделал шаг, прислонился к деревянному столбу, подпирающему навес. Обдал лёгким запахом виски. Лихорадочный взгляд блеснул, отразил свет лампы, мазнул по обнажённым плечам, вызывая неосознанное желание прикрыться.
— Отец Колум, — произнесла она медленно. — Вас все заждались на празднике.
— Кроме той, чьё мнение для меня единственно важно, — горько ответил он, прижавшись к столбу щекой.
— Не понимаю, о чём вы, — голос Алекис задрожал. Слишком много она слышала за свою жизнь признаний. Слишком часто они произносились одними и теми же словами, с одной и той же интонацией. И это было слишком невероятно, чтобы быть правдой.
— Понимаете, — прошептал Колум и грустно усмехнулся. — Всё вы понимаете, Алексис.
— И поэтому сделаю вид, что не слышала ваших признаний, — ответила она, поднимая на него взгляд, полный искреннего сожаления. — Даже будь моё сердце свободно, а вы знаете, что это не так, я не смогла бы ответить взаимностью на ваши чувства. И причина отказа более чем ясна.
— А если бы этой причины не стало? — Колум вдруг подался вперёд, почти касаясь лбом её лба. — Что бы вы сказали тогда?
— Как — не стало? — непонимающе нахмурилась Алексис. — Вы священник, разве вы согласны отказаться от сана ради чувств, даже невзаимных?
— Как мало вы всё-таки обо мне знаете. — Он прикрыл глаза, вдохнул её полной грудью и в следующую секунду отпрянул обратно, в темноту.
— Так может, расскажите?
— К чему? — Он пожал плечами. — Моя тайна ничего не изменит в вашей жизни.