Зима, когда я вырос
Шрифт:
— Я как выжатый лимон.
— Сидя в кровати так не говорят, — сказал Зван, — так говорят только вдали от дома, когда до ночлега еще топать и топать.
— Я слишком уморился, чтобы заснуть, — сказал я.
— Камин топится, — сказал Зван, — тетя Йос, наверное, уже спит.
— Ну и денек у нас выдался! — сказал я. — Я так ничего и не понял. Бет одна у себя в комнате.
— Почему ты это говоришь?
— Понятия не имею.
— Она к этому привыкла.
Что-то в словах Звана меня насторожило; меня поразило, что он больше не хочет слушать эту песню, я чувствовал, что он подразумевает что-то другое, — по мне, так лучше прямо сказать все, что у тебя на уме.
— Я бы хотел увидеть и услышать Эла Джолсона на самом деле, — сказал я.
— Для этого надо поехать в Америку.
— А как туда попасть?
— На корабле.
— На каком корабле?
— Корабле голландско-американской пароходной компании.
— Надо наняться юнгой, да?
— Тетя Йос, — сказал Зван, — слишком нас любит.
Я опять почувствовал, что он недоговаривает.
— Лучше прямо скажи, куда ты клонишь, Зван, — сказал я ему строго.
— Слишком сильно любить людей — это эгоистично, — сказал Зван. — Она не может без нас и дня прожить. Знаешь, иногда она не хочет, чтобы мы с Бет вообще выходили на улицу, она боится, что мы попадем под трамвай, а однажды, когда я пришел домой позже обычного, она от страха заболела.
— Мама мне тоже всегда задавала взбучку.
— Да, — сказал Зван, — и это правильно.
— А мне очень нравится тетя Йос.
— Да, с тех пор как ты у нас живешь, она стала намного лучше.
— Она очень переживает, что ее муж погиб, да ведь?
— Не то слово! — сказал Зван.
Я сбоку поглядел на него. Пусть он себе разглагольствует… хотя с такой перемазанной физиономией лучше говорить поменьше.
— Тебе когда-нибудь кажется, что ты уже умер? — спросил Зван.
— Нет, никогда, — сказал я.
— А я вот иногда думаю, — сказал Зван, — почему все мои близкие умерли, а я жив? Иногда я стою на Амстелвелде, вижу вокруг уйму людей, они не обращают на меня внимания, не видят меня. И тогда я знаю точно: ты, мальчик, умер, время от времени тебе просто снится, что ты еще жив. Хотя, конечно, если ты умер, тебе не может сниться, что ты жив. Вот когда ты жив, тебе может сниться, что ты умер. Тебе не кажется, что начинает немного теплеть?
Я слушал Звана с недоверием.
— Нет, — сказал я, — мороз как стоял, так и стоит.
— Ледяные узоры на окнах начали подтаивать, — сказал Зван, — ты не заметил?
Я вылез из кровати, подошел к окну и отдернул занавески. Окна были по-прежнему покрыты узорами. Но сквозь них уже было что-то видно, и я со злостью задвинул занавеску.
— Неправда, — сказал я.
Зван лег — спиной ко мне.
Я лег рядом.
— Бет не сделала нам грелок, — сказал я, вздрогнув от холода; потом я лег, как и он, на бок и подтянул колени к животу.
— Ничто на свете не остается постоянным, — сказал Зван. — Если я тебя когда-нибудь предам, Томас, то дай мне хорошенько по башке. — Он вздохнул. — Или напиши злое-презлое письмо, если я буду далеко.
— Ладно, обещаю. Но кто сказал, что ты меня предашь?
— Всякое бывает, — сказал Зван. — Что уж тут попишешь…
— Все, я уже задрых.
— Что это с вами случилось?
Посреди ночи мы со Званом проснулись от резкого голоса Бет.
Испуганно сели в кровати и чуть не стукнулись друг о друга головами.
Бет стояла в своей голубой ночной рубашке у нас в ногах и освещала комнату свечой на блюдечке, закапанном стеарином.
Зван уставился на пляшущий огонек, словно это был призрак. Он, как и я, испугался до полусмерти.
— Почему вы не спите?
— Ты о чем? — сонно спросил Зван.
— Ой, ребята, простите, — сказала Бет.
— Что значит «простите»? — сказал я. — Ты нас разбудила. Ты чокнулась, что ли? Буду дрыхнуть дальше.
Я снова лег и положил голову на подушку.
— Простите, что я не сделала для вас грелки, — сказала Бет. — Это из-за мамы, после ссоры с ней я не могла заснуть.
— Поэтому ты решила, что мы тоже не можем заснуть, — сказал Зван. — Ну и ну.
Он тоже лег обратно.
— Я замерзла, — сказала Бет.
От радости я чуть не захрюкал. Мы со Званом лежим спим, а рядом стоит и дрожит замерзшая Бет. Это было не хуже теплой грелки.
Вдруг рядом со мной что-то зашевелилось.
Я опять немедленно сел, и Зван тоже.
Бет исчезла. Блюдце с горящей свечой стояло на низком столике — между моими штанами и свитером.
И тут из-под одеяла рядом с подушками вынырнула голова Бет.
Оказывается, Бет залезла к нам в кровать.
Теперь мне все-таки пришлось проснуться, а то я мог пропустить самое интересное.
Бет сидела в кровати между нами. Мы все трое невольно подтянули одеяло повыше.
— Что ты здесь делаешь, Бет? — спросил Зван.
— Я пришла к вам спать, у вас тут веселее, — сказала она.