Зима, которой не было
Шрифт:
— Как знаешь, — папа покачал головой в привычной для него манере и двинулся обратно в гостиную.
Безнадега какая-то.
Вернувшись, я погасила свет и вновь рухнула на кровать. Каруселью в голове неслись мысли, а я все пыталась сосредоточиться хоть на чем-то отвлеченном. «Интересно, зачем Артему нужна вся эта ерунда со знакомством? — поинтересовалась я сама у себя. — Могла ли я ему действительно понравиться? Это его упорство просто… удивляет. Разве не возможно, хоть на долю процента, что в нем действительно есть симпатия?..» В тот же миг я отчего-то вспомнила, что никогда не целовалась. Даже по-детски нелепо и по-взрослому развратно. Ни-ког-да. Губы вспыхнули одновременно со щеками, и я приложила к ним прохладные пальцы. Затем подушечкой указательного скользнула по нижней
Интересно, ладони Артема такие же горячие, как мои?
Пальцы пробрались под безразмерную футболку, обожгли кожу, а затем, будто ненароком, задели набухший сосок. Я не стала останавливаться, а тянулась все ниже и ниже, пока не встретилась с резинкой собственных трусов. Но и туда я зачем-то вторглась.
А его дыхание такое же сбивчивое, когда он чувствует волнение от прикосновений?
Под тканью белья, казалось, я просто огненная. Указательный палец провалился в мякоть моего лона, и я почувствовала, как оно набухает и увлажняется. Ртом я шумно вобрала воздух и слегка прогнулась в спине: моя бы воля — застонала бы, но некий стыд все-таки сдерживал. Словно наяву я видела расслабленное лицо Артема, слышала его сбивчивое дыхание и чувствовала прикосновения, которые зажигали меня, как спички свечу. Глубже и глубже. Сквозь скользкую горячую смазку, пока не достигла физиологической преграды, отчего низ живота внезапно будто игла уколола.
Ева, хватит! Что ты представляешь? Что ты делаешь?
Тут же я осеклась, и ладонь вернулась в богоугодное положение. Я была отвратительна самой себе в такие моменты. Но не принимать в расчет того, что я была человеком с обычными плотскими желаниями, было глупо. Это нормально. У всех есть фантазии. Все этим занимаются.
Но отчего-то я все равно заплакала.
***
— Ну же, живее. Те, кто все знал, уже давно сдали свои листочки.
Я ненавидела скрипучий голос Гордовой. Я называла эту учительницу, страдающую комплексом старой девы, по фамилии, потому что предпочитала не загружать себя знанием ее имени и отчества. Так было почти со всеми преподавателями в этой школе, абсолютно скучными и посредственными людьми. Хотя, если на чистоту признаться, дело было не в них, а во мне. В тех школах, куда я ходила до нынешнего переезда, ситуация была точно такая же. Никто и ничем не мог меня заинтересовать. Я чувствовала, что мне уже будто за сорок.
Я накрыла своим листком с контрольной всю стопку и сладко потянулась.
— Все написала? — за спиной звонко прозвучал голос Риты.
— Почти, — через плечо отозвалась я.
— Я решила всего два. У меня плохо с математикой.
Потому что вместо того, чтобы учиться, ты шляешься по впискам.
— Такой склад ума, наверное, — равнодушно заверила девушку я, и та быстро-быстро закивала головой, обрадовавшись тому, как лихо я оправдала ее глупость.
Моя соседка по парте, более чем странная девушка с волосами, нелепо выкрашенными в красно-бурый цвет, многозначно откашлялась. Видимо, она ненавидела постороннюю болтовню, так как с ней никто никогда не разговаривал. Рядом с ней стоял стаканчик кофе из Макдональдса, отчего я даже на капельку позавидовала. Старательно она прятала его за широкими спинами одноклассников впереди.
— Новая тема, записываем… — вновь завопила Гордова. Я пропыхтела от недовольства и приготовилась заполнять тетрадь бесполезными строчками. Но внезапно по своей неуклюжести я выронила ручку, отчего та покатилась вперед, почти под ноги амбалов на передней парте. Мне почему-то их беспокоить не шибко хотелось, и я нырнула под стол в попытках дотянуться самостоятельно. Верите или нет, но у меня это почти получилось. Если бы я не качнула стол, а стакан со злополучным кофе не съехал на пол.
Сперва был легкий удар, потом подобие всплеска. Весь класс обернулся и наблюдал, как серо-коричневая жижа через проход ползет к доске. Буквально все замерли и с неким испугом взглянули на Гордову. Учительница зависла на несколько секунд: глаза ее словно кровью набухали, а сама она созревала для мощного мега-крика.
— Кто это сделал?! Встать! — безумно завопила она, отчего я поежилась. — Прудникова, ты!
Моя соседка испуганно осела и съежилась. Лицо ее стало белым, как пломбир, а губы будто посинели.
— Светлана Павловна, это моя вина, — я поднялась так резко, что успела удивить разом двадцать пять человек присутствующих.
— Лаврентьева! — опять тот же ор. Мне уже казалось, что ей все равно, на кого кричать. — После уроков будешь мыть здесь полы!
Одноклассники сочувственно начали вздыхать, а стоило мне сесть, как Рита траурно заметила:
— Ты попала…
Мне нужно было вернуться в тот самый класс, когда закончился шестой урок. Нехотя после звонка я оторвала седалище от стула и, забросив учебники в рюкзак, отправилась прислуживать Гордовой. Толкнув злополучную дверь и ввалившись в помещение, вместо ненавистной учительницы я увидела того, кого не хотела, — другого ученика. Белокурый парень со стрижкой средней длины старательно орудовал веником. Тихонько он насвистывал незамысловатую мелодию, в уши воткнув наушники. Я как можно тише закрыла за собой дверь, взяла второй веник и начала без старания мести грязь с ближнего ряда. Мне хотелось чувствовать, что я здесь одна, поэтому я распустила волосы и максимально накрыла ими лицо, чтобы тот самый незнакомец лишний раз не пялился. Свое монотонное занятие я продолжала уже минуту: даже впала в некий транс, задумавшись о своем. Но из транса этого меня вывела ладонь, которая самым наглейшим образом убрала прядь волос с моего лица. Я даже едва не задохнулась от такой наглости — губы парня растянулись в искренней улыбке и тут же он практически крикнул:
— Ева! Лаврентьева!
— Женя? — переспросила я, глазами впившись в лицо старого знакомого.
— Я самый, — мальчишка ударил себя кулаком в грудь, а потом так сильно скрепил объятия, что я едва не поперхнулась.
— О, неожиданно, — отстранила друга детства, не зная, что и сказать. — Не ожидала.
Я подняла глаза к его лицу и увидела того же Женьку Скворцова, которого знала до десяти лет. Те же белокурые волосы, правильные черты лица, зелено-желтые глаза, сияющие энтузиазмом, искрометная улыбка и правильная осанка. Я узнала даже тот самый шрам на верхней губе — в детстве Жене случайно попали по лицу обломком кирпича во время игры в войнушку. Я всегда была «капитанкой», а он — генералом.
— Странно, что мы учимся в одной школе, а только встретились, — заговорил он.
— Да, согласна, — как-то смущенно пробормотала я, запуская ладонь в медные волосы. — Но я здесь всего две недели учусь. Может, поэтому.
— Все равно странно, — пожал плечами парень.
Конечно, я всегда хожу с опущенной головой, чтобы не привлекать лишнего внимания.
Если честно, мне было не по себе. В детстве с Женей мы были очень дружны до тех пор, пока отец не решил, что нам пора перебраться поближе к центру. У меня не было интернета, а по телефону почему-то созваниваться мы не стали: казалось, что это довольно постыдно — будто влюбленные. Я знала, какой помнил меня друг — отчаянной, огненной и безудержной. Такой я была. Была. То, что предстало его взгляду сейчас, не соответствовало образу шестилетней давности. Я знала, что превратилась в унылый ком безнадеги и депрессии, пропахший табаком и печалью. Мне было необычайно стыдно за себя. Я даже жалела, что мы встретились.
— Как же все-таки круто, — как заклинание повторял парень. — Очень круто. Общаешься с кем-нибудь из того двора?
— Нет, — покачала головой я, вновь хватаясь за веник. — Давай закончим поскорее.
— Так это ты сегодня тут кофе пролила?
— Он был не моим. И я случайно.
— О, знала бы, как сегодня Гордова о тебе отзывалась, — парень расхохотался. Он разговаривал со мной так, будто между нами не было той пропасти из нескольких лет разлуки. Хотя он всегда был таким, сколько я знала его. И не могу солгать, что мне это не нравилось.