Зима мира
Шрифт:
– Помогите! Помогите! Полиция! – закричала им Карла.
Они увидели ее и засмеялись. Это ее взбесило, и от злости она даже стала меньше бояться. Она снова выглянула в коридор. Ее взгляд упал на пожарный рычаг на стене. Она подбежала и схватилась за рукоятку.
И остановилась в нерешительности. Нельзя поднимать пожарную тревогу, если нет пожара, и надпись на стене предупреждала о строгих санкциях.
Но все равно она дернула ручку.
В первое мгновение ничего не произошло. Может быть, эта штука не работает.
Потом раздался громкий, хриплый звук сирены – то высокий, то низкий, он наполнял все здание.
Почти мгновенно из комнаты в конце коридора высыпали люди. Первым появился Йохманн.
– Что, черт возьми, здесь творится? – крикнул он через рев сирены.
Один из коричневорубашечников ответил:
– Ваша еврейско-коммунистическая подстилка оскорбила нашего вождя, и мы ее закрываем!
– Убирайтесь вон из моей редакции!
Коричневорубашечник не обратил на него внимания и вошел в подсобку. В следующий миг оттуда раздался женский вопль и звук падающего металлического стола.
Йохманн повернулся к кому-то из подчиненных:
– Шнайдер! Немедленно вызывайте полицию!
Карла знала, что толку не будет. Полиция уже здесь, да только ничего не делает.
По коридору, пробиваясь через толпу, к ней бежала мама.
– Как ты? – воскликнула она и крепко обняла Карлу.
Карла не хотела, чтобы ее успокаивали, как ребенка.
– Я в порядке, не волнуйся, – сказала она, отстраняясь.
Мама оглядела кабинет.
– Моя машинка! – ахнула она.
– Они выбросили ее в окно.
Карла подумала, что теперь ей не влетит за то, что она ее испортила.
– Надо отсюда выбираться… – Мама схватила со стола фотографию, взяла Карлу за руку, и они выбежали из комнаты.
Никто не пытался их остановить, когда они бежали по лестнице. Перед ними крепко сбитый парень – возможно, из журналистов – тащил вон из здания коричневорубашечника, держа его сзади за голову и шею. Карла с мамой шли за ними к выходу. Следом шел еще один штурмовик.
Журналист, все так же волоча коричневорубашечника, подошел к тем самым полицейским.
– Арестуйте этого человека, – сказал он. – Я застал его за разграблением редакции. У него в кармане вы найдете украденную банку кофе.
– Отпустите его, пожалуйста, – сказал старший.
Журналист неохотно подчинился.
Тут второй коричневорубашечник подошел к коллеге.
– Можно узнать ваше имя? – спросил журналиста полицейский.
– Я Рудольф Шмидт, ведущий корреспондент «Демократа» в парламенте.
– Рудольф Шмидт, я арестую вас по обвинению в нападении на полицию.
– Но это же нелепо! Я поймал этого человека на воровстве!
Полицейский кивнул обоим коричневорубашечникам.
– Ведите его в участок.
Они схватили Шмидта за руки. Тот, похоже, собрался сопротивляться, но передумал.
– Все подробности этого инцидента появятся в следующем номере «Демократа»! – сказал он.
– Следующего номера не будет, – сказал полицейский. – Ведите его.
Прибыла пожарная машина, и из нее выскочило с полдюжины пожарных.
– Мы должны очистить здание, – без особых церемоний заявил их начальник полицейским.
– Отправляйтесь в свою пожарную часть, никакого пожара нет, – сказал старший полицейский. – Просто штурмовики закрывают коммунистический журнал.
– А это мне без разницы, – сказал пожарный. – Раз прозвучала сирена, в первую очередь мы обязаны вывести всех из здания, и штурмовиков и кого угодно. Обойдемся и без вашей помощи.
И он повел своих людей в дом.
– Какой ужас! – услышала Карла мамин голос. Она обернулась и увидела, что мама смотрит на свою пишущую машинку, лежавшую на тротуаре, там, где упала. Металлическая крышка отлетела, обнажив место соединения клавиш со стержнями. Клавиатура была искорежена, один конец валика отлетел, а колокольчик, оповещавший о конце строки, сиротливо валялся на земле. Пишущая машинка была не настолько ценная вещь, но мама, казалось, готова была заплакать.
Из здания вышли коричневорубашечники и персонал редакции, их подгоняли пожарные. Сержант Шваб упирался, сердито выкрикивая: «Да нет же никакого пожара!» Но пожарные просто вытолкнули его на улицу.
Вышедший Йохманн сказал маме:
– Времени у них было немного, и особого вреда они причинить не успели – пожарные помешали. Кем бы ни был включивший пожарную тревогу, он оказал нам огромную услугу!
Карла до сих пор беспокоилась, не накажут ли ее за ложный вызов. Теперь она поняла, что сделала как раз то, что следовало.
Она взяла маму за руку. Это вывело Мод из минутного отчаяния. Она вытерла глаза рукавом – что было для нее необычно и показало, насколько она потрясена. Если бы это сделала Карла, ей бы сказали, что надо достать платок.
– Что же нам теперь делать?
Мама никогда так не говорила: она всегда знала, что надо делать.
Карла заметила, что поблизости от них стоят двое. Она подняла голову. Женщина была примерно одного возраста с мамой, очень симпатичная, у нее был вид уверенного в себе человека. Карла ее знала, но не могла вспомнить, кто это. Человек, стоявший с ней рядом, был достаточно молод, чтобы годиться ей в сыновья. Он был подтянут, не очень высок, но выглядел как кинозвезда. У него было красивое лицо – чересчур красивое, если бы не плоский, неправильной формы нос. Только что подошедшие смотрели с ужасом, а молодой человек был бледен от ярости.
Женщина заговорила первой, и говорила она по-английски.
– Здравствуй, Мод! – сказала она, и ее голос показался Карле отдаленно знакомым. – Ты меня не узнаешь? Это же я, Эт Леквиз, а это – Ллойд.
Ллойд Уильямс нашел в Берлине боксерский клуб, где можно было тренироваться всего за несколько пенни в час. Клуб находился в районе с названием Веддинг, где жили рабочие, к северу от центра города. Ллойд тренировался с индийскими булавами и с набивным мячом, бил по груше, прыгал через веревку, а потом надевал шлем и проводил пять раундов на ринге. Тренер клуба нашел ему партнера для спарринга – немца такого же возраста и веса (у Ллойда был полусредний вес). Удар у немецкого мальчишки был отличный, быстрый, словно из ниоткуда, несколько раз он попал в цель – но потом Ллойд провел хук левой рукой и отправил его в нокдаун.