Зима на разломе
Шрифт:
Что касается новой «Принцессы», то это самая дорогая гостиница в Израиле и одна из самых дорогих в мире, хотя даже в Эйлате есть три-четыре отеля с лучшим сервисом и удачнее расположенных. Цены на отели вообще редко совпадают с их качеством. Собственно, гостиницы Эйлата по-русски правильнее было бы назвать пансионатами или домами отдыха — сюда приезжают только для того, чтобы отдохнуть.
Начальник отдела кадров встретил меня радостной улыбкой:
— Приятно повстречать земляка! Давно из Лондона?
— Год, сэр! К сожалению, я не имею чести быть вашим земляком. Я родился на континенте,
— Вот как? Где же вы учились?
Я назвал гидробиологическую контору, с которой когда-то много общался, работая в институте сходного профиля.
— Отлично! И где вы жили в Лондоне?
«Не поймаешь» — подумал я и ответил:
— Это не в Лондоне, а в окрестностях.
— Ну, и где же?
Из лондонских окрестностей я знал только Челси, Дувр и Стоунхедж. Но называть реально существующее место — значило рисковать, ведь он мог поймать меня на деталях. Поэтому ясказал:
— В Черусти.
— Черусти? Никогда не слышал. Где это?
— Это маленький городок в двадцати милях к востоку, ниже по Темзе, сэр.
— У вас хорошие манеры, — он наконец сменил тему, — мы можем взять вас официантом в ресторан.
— Благодарю вас, сэр! Постараюсь оправдать ваше доверие, сэр!
Я заполнил анкетку на двенадцати страничках и стал работником общепита. Больше всего в новой работе меня радовали два обстоятельства. Во-первых, бесплатное жилье и питание. Во-вторых, прямо под дверями отеля плескалось море, а там, в пяти метрах от берега, проходил коралловый риф — все обеденные перерывы я мог посвятить его подробному изучению.
«Русским» на весь огромный ресторан, занимавший два этажа отеля, был только парнишка из Смоленска по прозвищу Дима-гомосек. Это он «навел» Джимми на «Принцессу». Подозреваю, что именно с приходом Димы-гомосека сюда перестали брать русских. Больше всего на свете он любил «качать права» и ни дня не пропускал, чтобы не закатить скандал или истерику. Ни один нормальный мужчина не выдерживал Димино общество больше получаса. Но девушки в нем души не чаяли и могли трепаться с утра до вечера, как с лучшей подружкой. Наблюдать все это было довольно забавно.
Жили мы в двухкомнатной квартире с Димой и четой коридорных с восьмого этажа отеля — Сашей и Любой. Каждый день автобус фирмы забирал нас в пять утра и привозил обратно в десять вечера, а то и позже. Не удивительно, что мы передвигались покачиваясь, с остановившимся взглядом, как толпа зомби. Но уйти с работы пораньше было нельзя — основные деньги мы получали именно за сверхурочные, особенно по субботам — в выходные платят вдвое больше. Меня всегда умиляло отношение израильтян к религиозному запрету работать по субботам.
Понятно, что в современной стране кто-то должен работать в любое время, но верующие выходят из положения с помощью арабов, иммигрантов-атеистов и тех, кто готов продать душу дьяволу ради двойной оплаты. Иными словами, платишь другому, чтобы он согрешил вместо тебя.
Если опоздать к автобусу, приходилось ехать на работу на такси, а это двухчасовая зарплата.
Работа по 14-18 часов в сутки приводила к тому, что все в ресторане были издерганы и по малейшему поводу сцеплялись, напоминая пораженную эпидемией бешенства звероферму. Больше всего конфликтов вспыхивало из-за чаевых (на международном английском — типов). Среди официантов было много ребят, приехавших подработать и не имевших гражданства. Платили им вдвое меньше, чем гражданам, поэтому чаевые были для них ощутимой прибавкой к жалованию. Особенно надрывались китаянка Ли (ее, конечно, звали иначе, но китайцы предпочитают за границей зваться Ли, потому что это единственное китайское имя, которое европейцы могут правильно выговорить) и Дима — он-то был гражданином, но очень уж жадным.
Единственным нормальным человеком оставался Билли, зулус из ЮАР, который работал на мойке посуды и в выбивании типов не участвовал. С ним я в основном и общался, когда выдавалась свободная минута. Посетители ресторана как на подбор были малоприятной публикой, и «корешиться» с ними в надежде на чаевые я не мог себя заставить. Вообще с первой минуты в отеле я косил под «русского медведя» — медлительного, исполненного собственного достоинства и слегка туповатого. Да и типов было мало, потому что обычно мы не имели дела с деньгами — питание входило в стоимость номера.
Израильтяне у нас тоже работали, но редко задерживались больше недели — слишком уж нервная работа. Вообще, любой, кто продержится свыше двадцати дней, считался ветераном — только Ли служила в «Принцессе» уже три месяца. У нее был стимул — за день она получала столько, сколько рабочий где-нибудь в провинции Хунань за год. С тех пор, как она полгода назад продала дом и выбралась с родины, я был первым, с кем она могла поговорить по-китайски, да и мои возможности ограничивались полусотней слов.
Питались мы, конечно, не теми продуктами, которые шли клиентам. Им повара готовили из продуктов, у которых кончался срок годности, которые роняли на пол или готовили с нарушением рецептуры. Все лучшее доставалось самим поварам и нам за компанию. Чего только не перепробовал я за время работы! Микропомидорчики с форелью по-фарерски, верблюжьи стейки, омары и лангусты, фаршированные устричным филе… Но любви к ресторанам мне это не прибавило. Я и раньше без особого удовольствия ходил в подобные места, а когда познакомился с ними «изнутри», окончательно убедился, что больше люблю дешевые забегаловки. Почему-то нигде я не ем с таким аппетитом, как во всевозможных заводских столовках, придорожных шашлычных и продымленных тавернах с подозрительной публикой.
Большую часть двухчасового обеденного перерыва я проводил на рифе, ныряя с маской. Можно было взять напрокат акваланг, но глубже трех метров на дне не было ничего интересного, кроме ила и огромных колоний садовых угрей. Эти маленькие рыбки, похожие на шнурки от ботинок, роют в илу норки и торчат из них, словно вопросительные знаки. Издали кажется, что морское дно заросло густой молодой травкой, но стоит приблизиться — и все угри мгновенно исчезают в норах.
Риф, как ему и положено, был сказочно красив. Среди разноцветных коралловых кустов улыбались гигантские двустворки-тридакны. Края их метровых створок торчали из рифа, словно гигантские губы. Их покрывала мягкая мантия, которая окрашена в ярко-синий или зеленый цвет, с различным у всех моллюсков рисунком.