Зима стальных метелей (CИ)
Шрифт:
— Компот зажали, — говорю огорченно, повергая переводчика в волнение и страх.
Он уже знает, что их полк столкнулся с «зелеными дьяволами». Это не «черная смерть», это значительно хуже.
Еду поделили пополам — накормили из немецких котлов своих раненых и больных. Тут вопросов не возникло, даже Некрасов догадался — если есть с одной кухни, то не попытаются отравить. Своих солдат пожалеют…
Не всем так повезло при обстреле, в дивизии тридцать два человека погибли, около полусотни ранено. Убито четыре лошади, их служба тыла сразу разделала на мясо. На обед будет перловка
Явился немец, подполковник, с нормальным переводчиком. Предложения у них были простые, как коровье мычание. Мы сдаем оружие, обещаем не шалить, и нас всех отпустят по домам, даже в плен брать не будут. А всех желающих запишут в немецкую армию с сохранением звания. Вот как.
В это время под нашими ногами явно качнулась земля. Все старались выглядеть невозмутимо, только я радостно захохотал.
— Привет нам от комдива и Балтийского флота! Главный калибр крейсера «Максим Горький» ведет огонь!
Сделал вид, что прислушиваюсь, и добавил:
— И еще эсминец! А потом подойдут оба линкора, и те из вас, кто останется жив, будет завидовать мертвым.
Запугал я их. Дрогнули. Спросили о наших условиях освобождения пленных.
— Перерыв на тридцать минут, надо запросить вышестоящее командование, — говорю им.
И мы уходим.
Собрали командиров на военный совет. Я попросил слово.
— Бомбардировка Ленинграда немцам удалась. Зенитная оборона не справилась с защитой города. Там массовые пожары и сгорели склады имени Бадаева. Город остался без стратегических запасов продовольствия. Но до конца навигации еще больше месяца, и если каждый день доставлять в Ленинград всего по десять барж с продуктами, то ничего страшного не произойдет. Народ и партия едины, обком примет меры. Тем не менее, я спрашиваю всех — куда нам лучше прорываться? В Ленинград или на восток?
Мой пассаж никого не обманул, народ был грамотный, все привыкли к декоративным оборотам речи: народ и партия едины, Сталин — вождь, советский народ — индейское племя вождя, молчаливое и послушное, с томагавками наизготовку….
Догадались люди — еда сгорела, будет голод. Тут многие хлебнули несытой жизни в начале тридцатых, опыт был. На Украине, житнице страны, с голода людей ели. Все армейцы хотели уходить на восток. Дорога им предстояла трудная, по болотистой местности до самого Волхова, до городка Глажево. Или Бережков. Договорились так — немцы их не преследуют, а мы отпускаем пленных. Первая дивизия НКВД, три с половиной тысячи человек, с тремя уцелевшими танками и разнообразной артиллерией пойдет к Шлиссельбургской крепости. Там наш заградительный отряд, на месте определимся — как жить дальше.
Представитель вермахта на наши условия неожиданно легко согласился, и даже предложил немецкое сопровождение до Шлиссельбурга, во избежание ненужных инцидентов, дипломатично высказался он. Понятно, если на нас нападут, мы можем что-нибудь важное отбить. Например, Синявинские высоты. Сейчас, пока немцы
Пехотинцы собрались быстро, за час. Мы им отдали всех уцелевших лошадей. Помахали им вслед, а тут немцы преподнесли нам сюрприз.
— Мы вам предлагаем интернирование в нейтральную страну — в Швецию. Шведское правительство не возражает. У них уже есть советские эмигранты, все они отличные работники, обзавелись семьями, — заливается соловьем немец.
— Вранье! — рубит Некрасов.
— Нет, это наши войска с острова Ханко, кого к шведскому берегу прибило, — уточняю, — история известная.
Мне-то другого варианта и не надо! Заберем золото, сплаваем в Ленинград, заберем девчонок, устроимся с комфортом в нормальной нейтральной стране. Мне можно сразу будет со шведским видом на жительство ехать в Карелию и выяснять — переход постоянно работает, или меня случайно в прошлое выкинуло? И никаких столкновений с почти родным НКВД.
— Крепость мы не сдадим. Кто захочет в ней остаться — тот останется, — говорю.
Переводчик головой кивает, согласен. Интересно, в каких он чинах, что так легко может решения прямо на месте принимать?
— И нам надо двое суток. Заберем членов семей из Ленинграда. И личное имущество, — уточняю.
Немец не возражает. Он нам козырнул, мы ему — идиллия, прямо как в 39 году, на совместном советско-немецком параде в Бресте, в честь победы над Польшей. Чешский броневичок с тевтонским крестом на боку перед нашей колонной катит, военные регулировщики всех встречных заранее по сторонам разгоняют — идет дивизия НКВД по дороге прямо к родной цитадели.
Мы с майором едем на дважды трофейном французском автомобиле марки «Рено». Сначала немцы его у хозяев увели, а сейчас и мы у немцев. За рулем один из моих бойцов, рядом с ним начальник штаба дивизии, тоже майор НКВД, и оба на меня навалились.
— Да какая Швеция! Да нас расстреляют!
— Вы никому не говорите — никто и не узнает.
— Да уже вся дивизия знает!
— В нашей дивизии доносчиков нет, — говорю уверенно, так, что даже они мне поверили.
Это у чекистов-то, где вечером сесть и написать рапорт, что делали твои товарищи в течении дня — норма жизни. С другой стороны — это же не донос? А информация к размышлению для начальства, а то оно, начальство, совсем размышлять перестанет. И закончится все это очередным кровавым безобразием.
— Соберемся все в крепости и определимся. Кто захочет уехать — пусть уезжает. Вопрос серьезный — каждый должен решать его сам. Взвесив все доводы «за» и «против». Только такой шанс — выскочить из войны — мало кому давался. Нам и французскому флоту. И то англичане сразу стали союзников сходу бомбить. А мы можем тихо исчезнуть, и никто об этом не узнает. Спишут нас в потери вместе со всей армией, и больше ни разу не вспомнят. С июля два миллиона человек погибло и в плен попало, и никому они на хрен не нужны, — огрызаюсь я на них.