Зима стальных метелей (CИ)
Шрифт:
— За нас, рексов спецназа. И за братьев наших, морскую пехоту и воздушный десант. Все мы с винтовками наперевес к черту в зубы лезем. Ура.
Вора бывшего чуть в сторону оттаскиваю.
— Сейчас наберешь им продуктов и пойдешь относить. Если, что срочное, я младшую пошлю. Давай, отрывайся до вечера.
И денег ему еще выдаю.
— Не накладно тебе будет на мои удовольствия столько тратить? — насторожился блатной.
— Дурак, мы на всех базу готовим. Это не малина, чистый адрес, в случае чего — приехали на побывку, проездом через город. Документы
И сразу на Машеньку переключаюсь.
— Пока они по хозяйству хлопочут, может, мы просто погуляем? Кино посмотрим, мороженое поищем. Есть еще эскимо в Ленинграде?
И оттопыриваю локоток в истертой гимнастерке. Почти кавалергард.
Машеньку детали не волнуют, она только ремни с кобурой видит, и глаза шальные, что глядят на нее с неподдельным интересом. Эх, девчонки, что вы с нами делаете…
Далеко мы не ушли. За углом оказалось чистое парадное, там мы и устроились обниматься и целоваться. Сколько времени прошло — не знаю. По аллее шли Снегирев с Михеевым, и вид у них был нерадостный. Перед ними летел мелким бесом типчик в начищенных до блеска сапогах, а позади шел наряд сопровождения, четверо младших сержантов НКВД, все с автоматами.
— Стрелой домой, и оттуда не шагу, — говорю, а рука с крепкой девичьей грудки не убирается, живет своей жизнью, ей там так хорошо, что и не вышептать.
Волевым усилием сделал шаг в сторону, а дальше легче стало. Вылетаю из парадного и ору привычное:
— Застава, в ружье!
Этим кличем в строй можно и мертвого пограничника поставить. А уж семьдесят живых, да слегка выпивших, при двадцати ручных пулеметах и четырех станковых развернулись для боя на счет три. Гостей незваных сразу на прицел взяли. Они с шага сбились и с лица взбледнули.
Я эту сценку ставлю, мне и первое слово. Посмотрел я на кучерявого коротышку в начищенной обуви и сразу все о нем понял.
— Что, — говорю, — евреи люди лихие, только солдаты плохие? Бежишь записаться в славный заградительный отряд старшего лейтенанта Снегирева? Можем взять, с испытательным сроком…. Первую неделю будешь сапоги чистить, вон какой умелец.
— Это, — промямлил Снегирев.
Снегирев-то. Который по финским тылам с одной винтовкой ходил. Что с людьми близость начальства делает.
— Товарищ старший лейтенант, личный состав отряда готов выполнить любую задачу.
И смотрю на гостя кучерявого, прикидываю, где его лучше расстреливать, у какой стенки. И мысли свои игрой лица подкрепляю. На гениталии его посмотрел, типа хочу первым выстрелом яйца отстрелить. Есть на свете чтение мыслей на расстоянии. Сразу его пот прошиб, гонор слетел и даже его сапоги, будто пылью припорошило.
— Будешь еще здесь права качать? — спрашиваю ласково. — Так лучше не надо. Изя или Яша, как там тебя мама назвала? Не надо, Изя. Здесь все люди нервные, прямо с фронта, все может закончиться совсем не смешно. А теперь иди обратно, и через десять минут возвращайся с точными адресами, где нам дадут продукты, где помоют, и где мы будем спать. И пусть все это будет близко. Ведь мы устали, подвиги совершая.
— Вот о подвигах! — почувствовал он твердую почву под ногами. — Скромнее надо быть в своих фантазиях! Роту они на дороге расстреляли! Генерала убили! Склады уничтожили! Да я вас…
Договорить я ему не дал. Наших прикомандированных артиллеристов пальцем поманил, они, за разговором следя, к нам три рюкзака поднесли. Лень мне было с узлами возиться, перерезал веревку ножом. И высыпал ему под ноги удостоверения немецкие и ордена с медалями.
Брюнет заткнулся. Второй вещмешок ему просто рядом положили, а с третьим стали возиться.
— Вот, — сказал один из наших блатных, тоже вор авторитетный, второй у них в компании по значимости, — голова генерала, в фуражке и с моноклем. Иди, покажи старшим, пусть порадуются. А это его полевая сумка, генеральские документы и ордена.
И сунули ему отрезанную и слегка подкопченную голову в руки. И похлопали его по плечам, и, веселясь, пнули в жопу.
— Иди, и налаживай наш быт. И никогда не сомневайся в наших словах. Наряду документы собрать, передать в разведотдел для анализа и использования в работе. Выполнять, — говорю. — Отряд, отбой, накладка вышла. Отдыхаем.
Снегирев распрямил спину, плечи развернул.
— Вот таким ты мне больше нравишься. Мы их тут всех похороним, и скажем, что так и было. Главное — покойников правильно обозвать, и тогда все будет хорошо.
Минут через пять вылетел из штаба человечек из канцелярии, принес нам прикрепительные документы к столовой Кировского района, талоны в санпропускник и направление на заселения. В любое пригодное здание по согласованию с инструктором горкома Свиридовым. Согласуем.
— Тут школа недалеко, займем спортзал и пару классов. Вода есть, свет тоже, пару печек добудем — и заживем счастливо, — предлагаю.
И никто со мной спорить не стал, глядя на мои лиловые от страстных поцелуев губы. Эх, девчонки…
Во избежание морального разложения отряда и почивания на лаврах, Снегирев сразу всех построил согласно устава гарнизонной службы. Караул, дежурное отделение, хозвзвод — все были при деле, и рук на все не хватало.
Утро началось еще лучше. Привезли форму, полевую и парадную, шинели и полушубки, сапоги и валенки. И документы. Посмотрел я на свои — капитан НКВД Синицын Олег Алексеевич, заместитель командира заградительного отряда номер двадцать шесть по разведке. Можно и по городу пройтись, не опасаясь патрулей.
Михеев помог мне форму подогнать. Непривычная мотня на пуговицах, высокий подшитый воротничок, петлицы с золотыми эмблемами — все было необычно и неудобно. А уж портянки в хромовых сапогах… Только кроссовки свое уже все равно отходили. Надо было привыкать к новой обуви.
Всех артиллеристов Снегирев тоже записал в списочный состав отряда. Они стали моими подчиненными — отделением разведки. Командиру присвоили звание капитана, Михееву дали младшего лейтенанта и назначили командиром третьего взвода. На первый и второй встали Морозов с приятелем.