Зима стальных метелей (CИ)
Шрифт:
— Вечером гуляем всем отрядом, — залез я в мешок и вытащил последние деньги. — Трать экономно, а мы пойдем за имуществом присматривать, а то кот из дома — мышкам праздник. Где-то у нас буксир стоит с нашими подранками, пора проверить, как там у них дела. Отделение разведки, к выходу готовиться. Разомнемся, засиделись в тепле…
В районном штабе народного ополчения выпросили полуторку с тентом над кузовом и скамейками для пассажиров. И полетели вдаль по шоссе, прямо на Шлиссельбург.
— Город проезжай, потом вернемся. Езжай прямо на Новгород, пока немцев не встретим, — кричу шоферу.
— Каких немцев? — тормозит
— Злых и противных, будем их отгонять от колыбели революции. А по дороге будем трофеи собирать, — это я уже своему отделению поясняю. — За крысятничество — сразу на перо поставлю, всю добычу на общак, командир поделит честно.
Прониклись бывшие блатные.
— Гражданин капитан, то есть товарищ, а вы каким краем нашей жизни касались? — один рискнул спросить.
— Это ты так технично пытаешься узнать, не было ли у меня уголовного прошлого, — усмехаюсь добродушно. — У меня не было, товарищ мой полтора года под следствием сидел, пока следователей не перестреляли. Кое-что знаю о вашей жизни. И уголовное прошлое — не преграда для карьеры. Посмотрите на товарища Сталина, а ведь он в 1905 году был простым налетчиком, грабил Тифлисское казначейство. Батька Махно был из грабителей, только позже стал врагом Советской власти. У нас деньги кончаются, так что крутите головами по сторонам, кто банк увидит или сберкассу — кричите сразу, будем брать. Один черт, все немцам достанется. Потребкооперацию тоже распотрошим, продуктов много не бывает. Кто машины водит? Или трактора?
Нашлись два водителя и один тракторист. Это порадовало.
У городской конторы государственного банка стояли два мотоцикла и бронетранспортер. На крыльце терся часовой, но все его внимание было сосредоточенно на чем-то происходившем внутри.
— Рывком вперед! Меркулов, ты у нас душегуб знатный, сможешь его на нож взять?
— Да как два пальца обоссать.
— Он твой, если повернется — стреляйте, нельзя его к пулеметам пропустить.
А их там четыре, по одному на мотоциклах и два на бронетранспортере. Кстати, это был тоже наш БА-10М, только пушку сорокапятку с него сняли, и воткнули пулемет. Их три тысячи до войны наклепали, все немцам и достались прямо в гаражах. Педерасты гнойные. Это я о наших вождях, если кто не понял. К немцам у меня претензий нет. Они на нас честно кинулись, объявление войны протявкав.
В глубинах особняка громко рвануло. Горе-сторож убежал с крыльца.
— Стоять! Выпускаем их на улицу. Пулеметы к бою, — командую своим бойцам. Вытащили с десяток рюкзаков, покидали их в бронеавтомобиль, и обратно вернулись. Выносят два ящика, каждый четыре человека тащит, офицер сбоку ими командует.
— Огонь! — ору, и тут выясняется, что командиром я только числюсь, а в натуре я сявка глупая.
Цели не распределил, и оба пулемета ударили по второй группе. Срезали ее напрочь, только куски мяса по сторонам полетели, а другая четверка ящик бросила и метнулась к бронетехнике.
Рванул к ним навстречу Меркулов, не стал он тратить время на огибание автомобиля, нырнул под него. И сразу там свалка возникла. Через две секунды мы все подоспели, кроме пулеметчиков, только все уже закончилось. Один лежал с перерезанным горлом, у второго был вспорот живот, и кишки сизыми, парящими кольцами вывалились на землю. Третий, спокойный и тихий, лежал счастливо улыбаясь. Он умер богатым, даже не поняв, что его только что убили ударом прямо в сердце.
Четвертый грузчик ничем не интересовался, кроме дикой боли в раздробленной стопе, а офицера Меркулов просто скрутил простейшим захватом руки на излом.
— Молодец, — похвалил я его. — Просто Илья Муромец и Добрыня Никитич в одном флаконе.
Достав ТТ, я выстрелом в затылок избавил раненого от мучений. Мне до него дела не было, но терпеть его завывания до самого Ленинграда не хотелось. А укол морфия ему делать было некому.
Немца связали ремнями, оставили водителей осваивать трофейную технику выставили охранение и пошли внутрь, смотреть, что там супостаты набезобразничали.
В банке все было раскурочено. Большие сейфы, маленькие кассовые ящики, все вскрыли. За одним исключением. Прямо за большим залом была маленькая комната. И в ней царил Сейф. Царь сейфов. Его тоже взрывали, да ни черта у них не получилось. Только стенку на улицу выщербили, но учитывая ее двухметровую толщину, это трудно было считать достижением.
— Вот это реальный «медведь»! Путиловский! На заказ! Петрович однажды такой на спор открывал. Два дня возился, да так и отступился. И нам его никак не взять, — искренне огорчился один из моих орлов.
На остальных его речь произвела гнетущее впечатление, но от сейфа они не отошли. Стали прикидывать, потянет ли его с места трактор. Или тягач «Комсомолец». Славные они у меня, только наивные до невозможности…
Прошел в кабинет начальника конторы, открыл ящик стола. Там лежал мелкокалиберный пистолет, пачка патронов и связка ключей. Забрал ствол и боеприпасы, вот и Машеньке подарок, вытащил самые большие и сложные ключики. На кольце стальном три штуки.
Народ в замочной скважине винтовочным шомполом скребет.
— Может, с ключами быстрее выйдет? — спрашиваю.
Вставили все три ключа в отверстия, я эти мелкие хитрости в телефоне еще в кабинете начальника посмотрел, поэтому уверенно командую:
— Вы по часовой стрелке, я — против, одновременно. На счет раз начинаем. Раз!
Щелкнули засовы стальные, потащили мы на себя дверь из корабельной брони, полуметровую, несокрушимую. И блеснули желтым заревом лежавшие ровными рядами золотые слитки.
— Тут фабрика аффинажная, с северных приисков золото очищают от примесей, — кто-то пояснил. — Чистая пятьдесят восьмая статья, хищение государственной собственности в особо крупных размерах. Расстрел конкретный.
— Нас еще на шоссе под Лугой могли убить. Запросто. А мы еще живы. Перетаскивайте в броневик, потом в цитадели на острове спрячем, и никто никогда ничего не узнает. Только сами по пьянке не хвастайтесь, и все будет замечательно, — успокаиваю свою команду. — За работу, а мы с Меркуловым на мотоцикле по городу прокатимся.
Проехались, все стоит брошенное, людей нет, ворота настежь, на станции составы теснятся без паровозов, просто уму не постижимо, как мы при таком богатстве так плохо живем.
— Буду на тебя представления к награде писать, — говорю.
А у матерого убийцы слеза на глаза навернулась. Много ли человеку надо?
Похвали его, и он тебе горы свернет.
Загрузили наш родной грузовик до отказа, водителю в кабину закинули ящик тушенки и мешки с мукой и сахаром.
— Это тебе лично, домой отвезешь, считай — премия за героизм, — порадовал я шофера. — И молчи, если что-то видел. Поехали обратно в Шлиссельбург.