Зима в Мадриде
Шрифт:
– Черт, они летят сюда! – Уилл вдруг растерялся. – Но они ведь летят к докам, к докам.
– Может, сбились с курса, – отозвался Гарри.
«Или хотят ударить по гражданским для острастки», – подумал он.
Ноги у него перестали трястись. Нужно было взять ответственность на себя.
– Пошли! – скомандовал он. – Переходим дорогу.
Они побежали, но Мюриэль не поспевала, двигаясь медленно из-за дочки. Посреди дороги Уилл развернулся, чтобы помочь ей, поскользнулся и с криком упал. Ронни, бежавший впереди, замер и оглянулся.
– Уилл,
Он попытался подняться, но шлепнулся на спину. Прю, не выпускавшая из рук медвежонка, громко заплакала. Гарри присел рядом с Уиллом.
– Я подвернул лодыжку, – сказал тот, его лицо было искажено болью и страхом. – Оставь меня, отведи их в укрытие.
За спиной у Гарри стояла Мюриэль с оравшей во все горло Прю на руках. Жена Уилла изрыгала проклятия, каких Гарри не ожидал от нее услышать:
– Чертов гребаный ублюдок этот Гитлер, о боже правый!
Сирены все завывали. Самолеты были почти над головой. Гарри услышал нарастающий визг бомб, а затем – внезапный громкий удар. В нескольких улицах от них взметнулась яркая вспышка, его халат на миг обдало жаром. Это было так похоже на Дюнкерк. Ноги снова затряслись, во рту появился сухой едкий привкус, но в голове сохранялась ясность. Нужно поднять Уилла.
Снова раздались визг, грохот, на этот раз ближе, земля вздрогнула от взрывов. Мюриэль перестала ругаться и замерла на месте с широко открытыми глазами и разинутым ртом. Она согнула худое, одетое в халат тело, чтобы прикрыть плачущую дочь. Гарри взял ее за плечо, заглянул в испуганные глаза, заговорил медленно и отчетливо:
– Ты должна увести Прю в укрытие, Мюриэль. Ну же. Видишь, там Ронни, он не знает, что делать. Ты должна увести их внутрь. Я приведу Уилла.
Глаза Мюриэль ожили. Она не сказала ни слова, развернулась и быстро пошла к убежищу, протягивая свободную руку Ронни. Гарри наклонился и взял Уилла под локоть:
– Давай, старик, поднимайся. Поставь на землю здоровую ногу, обопрись на нее.
Он поднял кузена, и тут снова раздался оглушительный грохот, уже совсем рядом, на соседней улице. Новая желтая вспышка – и ударная волна едва не сбила их обоих с ног, но Гарри, обхватив рукой Уилла, умудрился поддержать его. В больном ухе теперь давило и ныло. Уилл привалился к брату и поскакал на здоровой ноге, улыбаясь сквозь сжатые зубы.
– Только не вздумай взлететь на воздух, – сказал он, – разведчики придут в ярость!
«Значит, он догадался, кто приглашал меня на работу», – подумал Гарри.
Упало еще несколько бомб, желтые вспышки освещали дорогу, но теперь они, похоже, удалялись.
Кто-то следил за Гарри и Уиллом из укрытия, держа дверь чуть приоткрытой. К ним протянулись чьи-то руки, подхватили Уилла, и Гарри вместе со своим раненым кузеном ввалился в набитую людьми темноту. Гарри проводили к месту, где можно было сесть. Он оказался рядом с Мюриэль. В темноте различал ее худую фигурку, склонившуюся над Прю. Девочка всхлипывала. Ронни тоже прижался к матери.
– Прости, Гарри, – тихо сказала она. – Я просто не могу больше этого выносить. Мои дети… Каждый день я думаю о том, что может с ними случиться. Все время, все время.
– Ничего, – ответил он. – Это ничего.
– Прости, я расклеилась. Ты нам помог.
Она подняла руку, хотела погладить Гарри по плечу, но опустила ее, будто ей это было не по силам.
Гарри прислонил гудящую голову к шершавой бетонной стене. Он помог им, взял ситуацию под контроль, он не развалился на куски, как несколько месяцев назад.
Он помнил, как впервые увидел пляж в Дюнкерке, как шел по песчаной дюне, а потом показались бесконечные черные колонны людей, змеями уходившие в усеянную кораблями воду. Суда были самые разные – рядом с прогулочным пароходом качался на волнах минный тральщик. Некоторые, подбитые, дымились, над головой ревели немецкие бомбардировщики, с пронзительным воем пикировали и сбрасывали бомбы на корабли и на людей. Бегство происходило так быстро, так хаотично, ужас и стыд были почти невыносимы. Гарри приказали построить людей на пляже для эвакуации. Сидя в бомбоубежище, он снова ощутил тупое чувство стыда, охватившее его тогда, осознание полного поражения.
Мюриэль что-то пробормотала. Она сидела со стороны его глуховатого уха, и Гарри повернулся к ней:
– Что?
– Как ты? Тебя всего трясет. – В ее голосе слышалась дрожь.
Гарри открыл глаза. В полумраке тут и там светились красные огоньки сигарет. Люди сидели тихо, прислушивались к происходящему снаружи.
– Да. Просто… Все это напомнило мне… эвакуацию.
– Понимаю, – тихо сказала Мюриэль.
– Думаю, они улетели, – произнес кто-то.
Дверь приоткрылась, и человек выглянул наружу. Поток свежего воздуха прорезал завесу запахов пота и мочи.
– Ну и вонь тут, – пробормотала Мюриэль. – Вот почему я не люблю сюда ходить, не могу выносить этого.
– Иногда люди не могут удержаться. Это от страха.
– Да, наверное. – Голос Мюриэль смягчился.
Гарри хотелось разглядеть ее лицо.
– Все в порядке? – спросил он.
– Отлично, – ответил Уилл, сидевший по другую руку от Мюриэль. – Славная работа, Гарри. Спасибо, старик.
– А солдаты тоже… не могли удержаться? – спросила Мюриэль. – Во Франции? Там, наверное, было так страшно.
– Да. Случалось.
Гарри припомнил запах, которым на него дохнуло, когда он приблизился к строю мужчин на пляже. Они не мылись много дней. В ушах у него прозвучал голос сержанта Томлинсона:
– Нам повезло, теперь приходят маленькие корабли, и дело идет быстрее. А некоторые бедолаги проторчали тут три дня.
Сержант был крупный светловолосый мужчина с посеревшим от усталости лицом. Он кивнул в сторону моря и покачал головой:
– Гляньте на этих глупых пидоров, щас они опрокинут лодку.