Зимняя битва
Шрифт:
– Далеко еще? – крикнул он через какое-то время, изнемогая от беспокойства.
– Нет, – сказал мальчик и с разбегу остановился как вкопанный. – Уже пришли!
Он стоял, подбоченясь, прямой и неподвижный, и было что-то ангельское в его бесхитростном лице. Бартоломео опешил: мальчик даже не запыхался, но главное, он совсем не походил на себя давешнего. Как будто это был уже кто-то другой.
– Ничего себе! – вырвалось у юноши. – Ты что, волшебник?
– Да, – ответил мальчик и показал на возвышающуюся слева насыпь:
– Тебе туда, наверх! Я дальше не пойду, мне нельзя.
Бартоломео, не зная, что и
Люди– лошади, с палками и пиками, грозной толпой теснящиеся у входа на мост, пытались перейти реку. Над ними густым облаком стоял пар. А на другом берегу в сотне крытых грузовиков, стоящих в ряд, засели солдаты и встречали их ружейным огнем. Мощные тела павших уже усеивали мост. Но хуже всего было то, что люди-лошади на переднем крае так и лезли на приступ, не обращая внимания на стрельбу, сеющую смерть в их рядах. На глазах у Бартоломео двое совсем юных парнишек бок о бок ринулись на мост, размахивая палками. Не успели они добежать до середины, как грянули выстрелы. Первому пуля попала прямо в грудь: он подпрыгнул, словно в каком-то нелепом танце, взмахнул руками и рухнул ничком. Второй, раненный в бедро, пробежал еще, спотыкаясь, метров десять, прежде чем и его прикончили. Падая, он яростно швырнул палку в сторону своих убийц.
– Стойте! – в ужасе заорал Бартоломео.
Но уже новые десять человек, сомкнувшись плечом к плечу, устремлялись в атаку. Они прикрывались, как щитами, какими-то досками и кусками кровельного железа. Несмотря на свою силу и напор, эти тоже прошли не дальше своих предшественников. Их скосили одним залпом. Только двое, настоящие гиганты, удержались на ногах. Шатаясь, они добрели до первого грузовика и, ухватив за шасси, хотели его перевернуть. Солдаты, видимо, подпустили их так близко просто для забавы: сухо щелкнули два выстрела, и с беднягами было покончено.
– Остановитесь же! – простонал Бартоломео и побежал к мосту. Он сразу же утонул в море рук, спин и могучих плеч, но сейчас не было и в помине того чувства защищенности, которое он испытывал, когда Герлинда вела их с Миленой сквозь толпу людей-лошадей. Сейчас монументальные лица, обычно такие мирные, были искажены яростью, слезы бессильного гнева текли по щекам.
– Господин Ян! – закричал Бартоломео. – Кто-нибудь знает, где господин Ян?
– Он там! – пророкотал чей-то голос, и перед юношей, откуда ни возьмись, вырос громадный Жослен со встревоженным лицом. – Скорее! Он тебя ждет!
Несмотря на мороз, Ян обливался потом. Он схватил Бартоломео за лацканы и встряхнул.
– Останови их, Казаль, ради бога! Они меня не слушают! Никого слушать не желают!
– А Фабер?
– Фабер пошел парламентером, и его убили. Тогда они все как с ума посходили. Так и лезут на верную смерть, ведь полягут все, как один!
Бартоломео, оставив толстяка, стал проталкиваться к мосту. Чем ближе он подходил, тем плотнее теснилась толпа. Ценой неимоверных усилий он все-таки пробился и, вырвавшись наконец на свободное пространство, увидел, что люди-лошади готовятся к массированной атаке. Молодой человек в одной рубахе, геркулесовским сложением напоминающий Фабера, сам себя определил в командиры и призывал своих соратников:
– В этот раз все вместе, разом давай! Покажем им, где раки зимуют!
Бартоломео инстинктивно заступил ему дорогу и грозно рявкнул:
– Помолчи! Сам не знаешь, что несешь!
Он был почти одного роста с заводилой, хоть и тоньше, и голос его звучал с неожиданной силой.
– Не делайте этого! – продолжал он, обращаясь к людям-лошадям, изготовившимся к атаке. – Не суйтесь туда! Вас всех перестреляют! Они только того и ждут!
Будь на месте Бартоломео кто-нибудь другой, эти разъяренные колоссы его бы попросту смели, по он был Казаль, и его услышали.
– Они убили Фабера! – пронзительно крикнул кто-то.
– И тебя убьют, если полезешь! – парировал Бартоломео. – Ты же не скотина, чтоб идти на убой!
– Ну и пусть убьют! – закричал парнишка от силы лет шестнадцати.
– Ни с места, я сказал! – гаркнул Бартоломео, грозя кулаком. Его черные глаза метали молнии.
– Был бы здесь твой отец… – начал кто-то.
– Мой отец сказал бы вам то же самое! – оборвал его Бартоломео. – Я говорю за него!
Его решимость поколебала бойцов.
– Я знаю, что вы отважны и готовы идти на смерть, – продолжал Бартоломео, – но что толку идти на смерть ради их удовольствия? Чего вы этим добьетесь?
– Так что тогда, отступать, что ли? – спросил один. – Не можем мы уйти!
– А наши, кого положили на мосту, – мы их так не оставим! – поддержал его другой.
Они были правы. Бартоломео глянул поверх свирепых лиц на несметные толпы, что ожидали вдали, не ведая о трагедии, разыгрывающейся здесь, на мосту. Косые лучи восходящего солнца высвечивали их всех до самого горизонта. Потом он поглядел на противоположный берег. За цепью серо-зеленых грузовиков, в которых укрывался враг, настороженный и беспощадный, город, казалось, затаил дыхание. Бартоломео вынужден был признать, что он страшно ошибся, так же как Ян, и Ландо, и Фабер, и все остальные: солдаты открыли-таки огонь. Они повиновались приказу и, не дрогнув, стреляли по этим беднягам, вооруженным палками.
Что теперь говорить этим людям, когда у них на глазах пали у кого друг, у кого отец или брат, когда погиб Фабер, их любимый вождь? На какое-то время ему удалось остановить эту бойню, спасти сколько-то жизней, но долго он не сможет сдерживать их самоубийственную ярость.
– Идем! – скомандовал самозваный предводитель. – В атаку!
– Ни с места! – заорал Бартоломео. – Слушай мою команду: стойте, где стоите! Предоставьте дело мне!
И, сам, не представляя толком, на что рассчитывает, он шагнул на середину шоссе, ведущего на мост, и пошел вперед…
– Барт, что ты делаешь! Вернись! – послышался окрик у него за спиной. Он узнал голос Яна и не оглянулся.
За рекой не наблюдалось никаких признаков жизни. Можно было не сомневаться, что там ждут, пока он дойдет до середины моста, где будет представлять собой более удобную мишень. Он прошел еще несколько метров. Чего он, собственно, искал? Он сам не мог бы сказать.
А потом ему вспомнились слова Яна и завертелись в голове: «…твой отец… искал славной смерти… какая-то тоска или тайная боль… что-то омрачало душу… не знаю, что это было…»