Зимняя жатва
Шрифт:
— Ну вот, теперь осталось только взяться задело, — сказала мать. — Все ждут, что мы отступимся, но мы должны доказать, что справимся со всеми трудностями без посторонней помощи.
— Само собой, — подтвердил Жюльен. — Мы им еще покажем! Раз есть вода — жить можно.
Слова эти принадлежали профессору Кормаку из «Потерпевших кораблекрушение на судне Британского королевского флота „Карамаибо“» — приключенческого романа для детей, который он взял почитать, как только оказался в пансионе. Они засучили рукава и принялись освобождать хижину от ее гнусного содержимого, выкидывая все, что попадалось под руку: соломенный тюфяк, кроличьи шкурки, мусор, съеденные грязью одеяла. Высившаяся куча дедовского имущества приводила мальчика в восторг: просто необходимо было все вычистить в этой конюшне, напустить туда свежего воздуха. Он отодрал мешковину, затемнявшую окна.
Сложенное у хижины хламье — неопровержимое свидетельство доведенной до крайности нищеты дедовского существования — порождало в Жюльене чувство нереальности всего происходящего, ибо перед его глазами вставал совсем другой Адмирал — вельможный хозяин средневекового замка, в высоких сапогах, с палкой в руке. Старый, но прямой, грудь вперед, перепоясанный красным кушаком зуава [16] из-за мучившего его ишиаса. Он всегда садился в седло сам, не прибегая к помощи конюха. Вденет, бывало, ногу в стремя, положит руку на холку… и цок-цок… поскачет рысью по полям, ни дать ни взять кентавр с окладистой бородой. Вдоль земли стелется туман, и фигурка всадника становится все меньше и меньше, пока окончательно не превращается в колеблющееся на горизонте темное пятнышко. А еще — эти долгие бдения возле камина, над которым возвышалась носовая фигура, снятая с первого корабля, построенного на верфи Леурланов! Дед Шарль облачался в капитанский китель с отделанными золотым галуном рукавами, усаживался в кожаное английское кресло, подаренное ему одним из клиентов, — настоящее чиппендейловское кресло, с покрытой старческими морщинами обивкой, — и приступал к курительной церемонии. Из форменного кителя тогда извлекались табак и трубка, а уютное пламя камина заботливо подсушивало влажную кожу его высоких сапог для верховой езды. Стоило увидеть Адмирала таким — и сразу становилось ясно, кто здесь хозяин. Толстые губы посасывали трубку с легкой нервозностью сластолюбца, сквозившей в каждом его жесте, будто старика раздражало сопротивление, которое оказывала ему ничтожная щепоть табака, набитая в головку пеньковой трубки.
16
Зуавы — части легкой пехоты во французских колониальных войсках.
— Сын — полная ваша копия, — говорила иногда мать. — Оба вы — пожиратели, людоеды.
— Мы просто живем, малышка, — отвечал тот. — Бог не обделил нас аппетитом, мы из породы созидателей, победителей.
— Победители, которые разрушают гораздо больше, чем созидают, — замечала Клер. — Вас, по-моему, всегда интересовала лишь первая часть программы.
— Глупости говорите, — возмущался дед, затягиваясь трубкой. — Вы, как все горожане, любите порассуждать, считаете, что голова полезнее, чем руки.
Жюльен представил огромную фигуру Адмирала, которую даже сидячее положение не делало менее величественной. Этот старик с бородой пророка в чиппендейловском кресле казался ему сказочным лесным царем, тайно повелевающим своими безмолвными подданными.
И вот что теперь от всего этого осталось: пробитая гвоздем скорлупа яиц, которые он выпивал сырыми, поскольку не имел достаточно дров, чтобы позволить себе растопить печь и изжарить яичницу; одеяла, которыми и собака побрезговала бы застелить конуру, заскорузлые лохмотья.
Охваченные трудовой лихорадкой, они принялись опустошать хижину так быстро, словно спешили поскорее выпотрошить кролика. Внутренности дедовской берлоги образовали на траве громадную кучу, к которой уже начали слетаться мухи. В шкафу Жюльен нашел валявшиеся в беспорядке семена салата-эскариоля, цветной капусты, редьки, нантской моркови, упакованные в маленькие бумажные пакетики. Сотни и сотни семян. Годятся ли еще они? Можно ли засеять ими огород? Нужно было проконсультироваться в книге и заодно узнать, как это делается. В керамических и жестяных банках обнаружились запасы патоки, смальца, настоящего кофе. Из засаленной тряпки был извлечен кусок иссохшего, похожего на кожу соленого свиного сала. Пакеты из промасленной бумаги скрывали настоящее богатство — твердые как камень сухари, которые можно есть, не иначе как предварительно размочив в похлебке. Матросская пища привела мальчика в неописуемый восторг.
Клер, скинувшая жакет и оставшаяся в одной расстегнутой до третьей пуговки блузке, с засученными рукавами, мужественно боролась с мерзостью запустения. С почерневшим от грязи лицом, вся в поту, она яростно набрасывалась на предметы, которые попадались ей под руку. Все немедленно вылетало наружу через дверь или окно. Перед тем как броситься в бой, она потратила минуту, чтобы снять туфли на высоких каблуках и чулки. Когда мать приподняла юбку, чтобы отстегнуть резинки, Жюльен отвернулся. Затем Клер, отложив в сторону часики, босиком бесстрашно ринулась в самое сердце этого бедлама, подобно морякам, вооруженным длинными ножами, которые входят в чрево кита, для того чтобы вырезать жир. С тех пор она работала в хижине без передышки, в облаках пыли, поднимавшихся вверх от разбросанной по полу соломы, громко чихая, когда дышать уж совсем становилось невмоготу.
Под кучей грязных подштанников старика они нашли муку и куски марсельского мыла цвета слоновой кости, отливающие перламутром. При виде этого сокровища они рассмеялись от счастья, без конца трогали блестящие брикеты, поднося их к носу и все еще не веря, погружали пальцы в муку, каждый раз восклицая:
— Настоящие! Настоящая!
Когда хижина опустела, перешли к сортировке имущества. Клер решила оставить только столовые приборы, большой эмалированный кофейник, кружки, котелки, кастрюлю да несколько тарелок тонкого фарфора, которые некогда стояли на камчатой скатерти в столовой, когда стол накрывали для какого-нибудь богатого клиента-англичанина, посетившего верфь. Удивительно, но все столовые приборы оказались серебряными. Должно быть, дед, приступив к обустройству своего временного жилища, довольствовался первым попавшимся, что нашел в буфетной. Большая часть приборов почернела, однако некоторые, те, что регулярно чистились песком, сохранили весь свой блеск и теперь сияли, словно серебряные монетки, случайно попавшие в котомку бродяги. Верхнюю часть ручек украшала вырастающая из кружевного кустика большая буква Л — монограмма семейства Леурланов.
Запыхавшиеся, с ноющими от непривычной работы руками, мать и сын опустились на траву, росшую вокруг обугленных камней прежнего кострища. Ветер, разбрасывая остатки углей, наполнил воздух запахом золы. Стало трудно дышать, они вновь принялись чихать, не в силах сдвинуться с места.
— После попадания в донжон бомбы, — произнесла мать, рассматривая ложку, — Адмирал, наверное, поспешил вынести оттуда предметы первой необходимости: матрас, одеяла, кухонную утварь. Позже он уже ни разу не осмелился переступить порог дома. И до конца дней оставался здесь — нищим, в двух шагах от своего добра…
— Какого добра? — поинтересовался Жюльен.
— Ах да, — вздохнула Клер. — Ты ведь ничего не знаешь. Когда стало ясно, что война неизбежна, дед начал делать запасы разных продуктов в невероятных количествах, словно ему предстояло выдержать осаду. В момент моего отъезда все это находилось в погребе и на чердаке. Растительное масло, окорока, консервы, вино — сотни бутылок превосходного вина. Еще сахар, кофе, шоколад, банки варенья, колбасы… Бог ты мой, там столько всего скопилось, что на чердаке не видно было балок.
Она перечислила все эти сказочные вещи на одном дыхании, почти испуганно, шепотом, не сводя глаз с увитого плющом дома, и взгляд Жюльена тоже невольно устремился на стены, словно пытаясь проникнуть внутрь.
— Сейчас-то все уже давно сгнило, — нерешительно проговорил мальчик, чтобы немного себя ободрить.
— Вряд ли все, — ответила мать. — Многое должно остаться. Сахар, например, как и соль, очень долго хранится.
И, словно спохватившись, прикрыла рот ладонью:
— Безумие говорить с тобой об этом! На твоем месте я бы восприняла это как намек на то, что было бы неплохо пробраться в дом. Не нужно, слышишь! Ни в коем случае. Поклянись, что не пойдешь туда. Поклянись!